Чарльз Бомонт - Ночная поездка

И толпе это понравилось.

Он исполнил в миноре "Леди, будьте добры", а потом набросал целую тьму искр на "Поезд А", и в Пикок-Рум начался праздник. Я имею в виду, что мы всегда в состоянии заставить их слушать, они всегда топочут ногами от удовольствия, но это их по-настоящему достало.

Дейви Грин был не просто хорош. Он был велик. Он выбил целый ад из брубековской "Сентиментальной леди" - достаточно близко держась управления Макса, чтобы мы смогли вступить, но играл соло целых пять минут - и это было по-настоящему задумчиво, реально. Потом он бросил всякую глубокомысленную крутоту, развернулся - и прямо из мертвых воскрес Джерри Ролл, исполнив "Вольверин" так, как никто еще не исполнял.

И все слуховые аппарата в зале включились на "громко", когда он начал соло, отмеченное знаком "личное". Божественно печальная вещь, блюзовая, и вы понимали - я понимал - о чем он думает. Они с женой в постели жарким утром, когда солнце хлынуло в окна, потом какой-то полусон-полуявь, воздух ярок и все вокруг новое. Пылающий лед. Теплый блюз.

Макс слушал, полотно закрыв глаза. Он этим говорил: не трогайте эту вещь, не шевелитесь. Вы можете это разрушить. Оставьте парнишку одного.

Дейви вдруг остановился. Пауза в десять ударов сердца. И мы подумали, что все кончилось, но это не кончилось. Просто он вспомнил еще что-то, и я сразу понял, что это только начало.

Он начал мелодию как-то безжизненно, без чувства: просто ноты "Если б ты была единственной на земле" - потом кулаком провел по клавиатуре и пошел импровизировать. Озорно, блестяще. И все жирные коты в зале просто глотали свои галстуки.

Но я понял его послание. Оно вонзилось в меня тонкими иглами:

There's a girl in a box,

Deacon Jones, Deacon Jones,

And that girl in a box

Is nothin' but bones ...

О какой девушке ты говоришь?, думал я. Но времени додуматься не было, потому что он закончил. "Пикок-Рум" просто взорвался, а Дейви Грин просто сидел и смотрел на свои руки.

"И раз, и два", тихо начал Макс.

Мы все начали "Сент-Луис блюз", каждый бросил в него что-то свое, я дул в свой горн, и настало время перерыва.

Макс надел свои очки-блинкеры и подошел к парнишке. Я едва слышал его. "Очень чисто, мистер Грин." Правда, парнишка не слушал, потому что все еще был где-то там. Макс еще что-то пошептал и сошел с площадки. От гордости он был ростом в футов десять.

"Мы получили его, Дик", сказал он. Верхушка лба у него светилась. "Теперь он наш."

Я выбил воду из своей трубы и попробовал улыбнуться. Получилось плохо.

Макс положил руку мне на плечо. "Дик", сказал он, "ты дул санитарное соло, но я все-таки тревожусь. Ты снова думал о несчастном случае, верно?"

"Нет."

"Я совсем не виню тебя. Но теперь наша группа полна, усекаешь, и мы идем высоко. Поэтому, забудь о проклятом происшествии, или выговорись со мной после шоу. Я доступней." Он улыбнулся. "Ты ведь это знаешь, не так ли, Дик?"

Я молился господу, чтобы он этого не сказал. Но теперь слово сказано. "Конечно, Макс", ответил я. "Спасибо."

"Не за что", ответил он и направился к Буду Паркеру. Буд был на крючке и Макс продолжал его снабжать. Раньше это всегда казалось окей, ибо ради зелья Буд воровал бы, а может, и убивал.

Теперь я не был так убежден. Парнелли наклонился и выдул кислую ноту из клапанного тромбона. "Милый парнишка", сказал он. "Думаю, Макс захочет удержать его."

Так и случилось. Всеми десятью горячими пальцами мы начали делать бизнес на весьма высоком уровне. Не знаю, почему. Почему Вуди Хорман неделями умирал на сцене в Чикаго, а потом переехал на два квартала и попал в цель, словно бомба? Просто так уж получается.

Мы быстро выбрались из Зернового Пояса, сняли номера в "Хейге" в Лос-Анджелесе, и переплюнули всех после Муллигана. Тогда у всех на слуху были все больше квартеты и трио, что делало нас старомодной "большой бандой", но всем было наплевать. За месяц разошелся слух, и чтобы нас послушать, приезжали даже из Фриско.

Я мало общался с Максом и Дейви: они теперь были приятели - не разлей вода. Макс почти никогда не выпускал его из виду - но и не пренебрегал нами. Каждый второй вечер, он как всегда, появлялся наготове со своими нравоучениями. Он действительно был доступен. "Надо позаботиться о моих ребятах..." Дейви теперь был звездой нашего шоу, и Макс не слишком циркулировал. Но в любом случае, достаточно просто было видеть его. Рояль Дейви становился все лучше, но сам он становился все хуже. Каждый вечер он твердил свою историю о Салли, как счастливы они были, как сильно он любил ее, и как она получила то, что получила, и умерла. Любое настроение, что они испытали, он извлекал из ящика. И всегда все заканчивалось "Городом Слез". Привыкший безуметь на того сукина сына, что отнял ее дыхание и поместил ее под землю, он теперь в основном был просто печален, одинок, сломлен.