Л Савелов - Принцесса Иза

Каир мне удивительно понравился и, несмотря на сознание, что я когда-то был здесь, я восторгался всем и всеми. На другой же день после приезда я отправился к пирамидам — они давили меня своими размерами, но не могу сказать, чтобы произвели на меня глубокое впечатление. Глядя на них, я не чувствовал в себе того трепета, который охватывал меня каждый раз, когда я приближался к памятникам древнего Египта, но зато сфинкс, наоборот, произвел на меня особенно сильное впечатление и точно очаровал меня. Я долго простоял около него и всматривался в эту величественную и могучую фигуру. Его таинственный взгляд, устремленный, казалось, в седую глубь веков, притягивал мои глаза, и мне хотелось разгадать его мысли, хотелось прозреть то, что он видит на протяжении длинного ряда протекших перед ним тысячелетий его существования. Прошли тысячелетия, сменился бесконечный ряд поколений, сменились династии, рушились царства, на смену старым богам пришли новые, на развалинах древних храмов и верований возникли новые — а этот безмолвный свидетель глубочайшей древности стоит все с той же таинственной улыбкой и смотрит в даль, точно желая разгадать будущее священной страны Нила. Что ожидает ее? Переменит ли она тяжелые цени рабства на золотой венец свободы, и преклонит ли когда-нибудь туземный житель Египта колени перед троном свободного царя, держащего в руках скипетр Верхнего и Нижнего Египта? Что говорит нам эта таинственная улыбка сфинкса? Не говорит ли она о том, что он видит, хотя, может быть, и в весьма отдаленном времени, новое величие старика Египта, видит восстановление старого трона, украшенного цветами лотоса, как эмблемой свободы и славы?

Мне хотелось посмотреть на сфинкса при лунном освещении, предполагая, что при этом освещении он еще больше будет очаровывать и должен вызвать особое повышенное настроение; но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания, но нисколько не разочаровало, а напротив убедило в том, что Египет может дать именно то, что я искал в течение многих лет скитаний по белому свету.

Солнце склонялось к западу, когда я с проводником отправился на осле к сфинксу. Мы ехали довольно быстро, так как приходилось спешить, чтобы добраться засветло: здесь темнота наступает сейчас же после заката солнца, Египет не знает сумерек, а луны приходилось ожидать часа два. Мы добрались весьма вовремя: когда подъехали к пирамидам, то уже последние лучи солнца освещали памятник Хеопса. Отпустив своего проводника, который должен был приехать за мной с восходом солнца, я стал устраиваться на ночлег между огромными лапами сфинкса. Наступила темная южная ночь, мириады звезд загорелись на темном небосклоне, — звезд, которые видели создание пирамид, присутствовали при возникновении сфинкса, видели их величие и могли многое рассказать из жизни тех, которые воздвигали все это, желая бросить свои имена грядущим векам и поколениям, — но случилось не то, чего они искали: имена их забыты, забыты их деяния, стоят только эти безмолвные памятники их былой, теперь забытой, славы и служат развлечением праздным туристам и доходной статьей местным арабам.

Так в этом мире все преходяще, ничто не вечно, вечен только один дух, который двигает всем, создает все и переживает все создания человечества, переживает все миры, наполняющие вселенную…

На смену жаркого дня наступила прохладная ночь. Я закутался в плед и стал всматриваться в таинственный сумрак. Глубокая тишина охватила дремлющую пустыню, ничто не нарушало покоя, только сфинкс, вероятно, продолжал глядеть сквозь этот черный покров ночи и думал свою тысячелетнюю думу. Показались признаки скорого появления луны: небо в одном месте начало светлеть, звезды теряли свою яркость, наконец появился и диск луны и сразу залил голубым светом и пустыню, и пирамиды, и всю гигантскую фигуру сфинкса.

Вдруг два снопа ослепительного света точно брызнули из обоих глаз сфинкса, и одновременно с этим мне почудились какие-то-звуки, исходившие будто из его недр. Я припал к его груди и стал прислушиваться — действительно, шум исходил из него. Я замер. Шум все увеличивался. Я стал различать пение, вначале тихое, затем все громче и громче. Казалось, оно приближалось; затем оно сделалось настолько громким и отчетливым, что ясно было, что поющие вышли уже из сфинкса и поют на открытом воздухе. Вдруг показалось шествие. Я приник к лапам сфинкса, стараясь быть в тени, чтобы не выдать своего присутствия. Происходило что-то необычное.