Виктор Суханов - Аватара

- Я слишком долго изучал биологию, Виктор, - тонко улыбнулся Куртьё, - чтобы рассматривать женщину с позиций примитивного метафизика: черное белое. Я за диалектический подход, как говорят марксисты. К тому же истинный биолог не может не быть пессимистом...

- Простите, профессор, но я с вами не согласен. Мне всегда казалось, что настоящий биолог непременно становится оптимистом и гуманистом высшего типа!

- Да-а... - протянул Куртьё уже с обычной своей иронией. - Может, начинающий в биологии романтик и бывает гуманистом, как вы говорите, высшего типа. Только наши врачи - возьмите, к примеру, рекомендовавшего вас Руайе, - почему-то думают прежде всего о деньгах, об особняках и уже в последнюю очередь - о здоровье пациентов. Сколько вам лет, Виктор?

- Двадцать шесть, профессор.

- Прекрасно! Вернемся к этому разговору... когда вам исполнится сорок.

Он допил кофе, изящным движением поднялся с кресла, поклонился и вышел из гостиной.

Профессор Куртьё был из породы гениев. Не знаю, сколько ему было лет, наверное, около пятидесяти, но этот белокурый подтянутый аристократ выглядел так, что мог в любой момент, не стыдясь, пойти под венец с молоденькой девушкой. Кстати, он не был женат. О гениальности Куртьё говорили с большим почтением в кругу крупнейших биологов мира, хотя, как я подозреваю, эти самые биологи имели весьма смутное представление о роде его занятий. Я тоже не очень хорошо представлял себе характер работы профессора, хотя и служил у него уже несколько месяцев. Тем не менее и того, что я успел узнать, вполне хватало, по моему разумению, на присуждение Куртьё полудюжины всяческих почетных премий. Однако основным принципом работы его фирмы была полная секретность.

Эта секретность несколько настораживала меня. Я не раз пытался понять, что же в действительности представляла собой фирма <����Сосьете женераль де решерш сьянтифик>, в которой я работал. Пока я знал о ней мало. Беспокоила меня и мысль о том, соответствует ли глава фирмы профессор Куртьё тому образу, который я составил в своем воображении.

Внешне все выглядело вполне пристойно. Я имел прекрасные личные апартаменты, возможность работы в великолепно оборудованной лаборатории, а также оклад, превышавший самые смелые предположения. Куртьё был со мной обычно приветлив и лишь временами чуть-чуть холодновато вежлив. Но таков был стиль его поведения со всеми сотрудниками... Ну что ж, поживем увидим.

Остаток дня мне предстояло провести в изучении актиномицетов, или, как их называют, лучистых грибков.

В 1945 году С. Ваксман и А. Шатц выделили из культуры актиномицета антибиотик стрептомицин. Собственно, лучистые грибки не моя специальность, но шеф, как я мысленно звал профессора, безжалостно заставлял меня заново штудировать массу материалов по биологии, химии и физике. Сам Куртьё обладает феноменальной памятью и нашпигован таким количеством знаний, что соперничать с ним может, пожалуй, лишь библиотека американского Конгресса. У шефа есть какая-то, только ему и богу известная, система, помогающая раскладывать знания по полочкам и никогда ничего не путать. В нужный момент он извлекает эти знания из глубин памяти со скоростью, превышающей быстроту последней модели ЭВМ. К тому же Куртьё знает уйму разных языков, на которых говорит хотя и с одним и тем же акцентом, но зато без ошибок. Мои разноплеменные бабушки выучили меня с детства: одна французскому и английскому, другая - чешскому и русскому языкам. Жизненные скитания значительно расширили мой лингвистический кругозор, кроме немецкого, испанского и итальянского, мне пришлось говорить на суданских и некоторых азиатских языках. Но Куртьё по сравнению со мной настоящий полиглот, и я невольно тушуюсь, когда он начинает насмешливо пояснять, что означает то или иное выражение в японском языке или на малаялам - есть такой язык в Индии. Потом я специально проверял пояснения шефа по словарям - он не ошибался. Однако, насколько я успел разобраться, основное внимание шеф уделяет не языкам и не биологии, а <����наукам-перекресткам>, то есть стыкам разных наук - биологии, математики, электроники, механики и т. п.

Итак, Куртьё дал мне кипу папок, содержавших полезные сведения об актиномицетах, посоветовав внимательнее отнестись к работам немца Р. Лиске. Этот Лиске в двадцатые годы скрупулезно обобщил массу данных о происхождении и свойствах лучистых грибков.

Прежде чем сесть за работу, точнее, за учебу, я решил минут сорок погулять по парку. Взглянув в окно, я увидел нашего привратника - малийца Бубакара, который в данный момент выполнял работу садовника. Рядом с Бубакаром стояла небольшая тележка для транспортировки мусора. Мы называли ее <����жуком>. Это было одним из изобретений шефа, за которое он мог бы получить и Нобелевскую премию, и миллионы долларов, если бы захотел афишировать подобную машину. Впрочем, миллионы долларов не имели для профессора особого значения - Куртьё сам был миллиардером, хотя и скрывал свои финансовые дела не менее тщательно, чем направление научных исследований, проводимых фирмой. Сохранением тайн занималась специальная служба, и дело было поставлено не хуже, если не лучше, чем в первоклассной разведке. Так вот, у этого самого <����жука> не было колес - их заменяли шесть ног - копия ног насекомого, только многократно увеличенных и сделанных из новых, не существующих в природе сверхпрочных материалов. Прототипом механизма послужил майский жук. Надо сказать, что у Куртьё было несколько машин, представлявших собой, по сути дела, искусственные системы - копии насекомых; среди них были бегающие, летающие и плавающие.