Клиффорд Саймак - Почти как люди - Город. Почти как люди. Заповедник гоблинов

Итак, стоя перед своей дверью под лампочкой, я возился с ключами, и руки мои отнюдь не отличались ловкостью, а все потому, что Гэвин Уокер, редактор отдела городских новостей, и я — мы крепко поспорил о том, следует ли требовать от научных обозревателей, чтобы они давали материал о заседаниях муниципалитета Ассоциации родителей и учителей и тому подобных событий. Гэвин утверждал, что они обязаны об этом писать, у меня же на этот счет было иное мнение, и он первым заказал выпивку, а потом выпивку заказал я, и так продолжалось, пока не подошло время закрывать заведение, и бармену Эду пришлось выставить нас за дверь. Выйдя на улицу, я стал соображать, что лучше — рискнуть сесть за руль или поехать домой на такси. И в конце концов пришел к выводу, что, пожалуй, в состоянии вести машину; однако я все-таки поехал по глухим улицам, где меньше шансов попасться на глаза полицейским. Доехал я благополучно и даже ухитрился ловко вырулить машину на стоянку за домом, но поставить ее на место уже не пытался. Бросил ее посреди площадки и ушел.

Я трудился в поте лица, отыскивая ключ от двери. Они все в ту минуту выглядели одинаково, и пока я неловко ковырялся в них, связка выскользнула из моих пальцев и упала на ковер.

Я нагнулся за ней и с первого захода промахнулся, промахнулся и со второго. Пришлось опуститься на колени, чтобы атаковать ключи заново.

И тут я это увидел.

Примите во внимание следующее: если бы Старина Джордж так не трясся за каждый доллар, он ввернул бы в коридоре лампочки поярче, и тогда можно было бы сразу пройти к своей двери и спокойно выбрать из связки нужный ключ — вместо того, чтобы тащиться на середину коридора и копаться под этим невесть откуда взявшимся светляком, который выполнял функции электрической лампочки. А если бы я не ввязался в спор с Гэвином и попутно не надрался до чертиков, я никогда б не уронил ключи. Но если б даже и уронил, то наверняка сумел бы поднять их, не становясь для этого на колени. А если б я опустился на колени, я не заметил бы, что ковер разрезан.

Понимаете, не разорван. Не протерт. А именно разрезан. Причем разрезан как-то странно — по полуокружности как раз перед моей дверью. Как будто кто-то взял середину основания двери за центр круга и с помощью ножа, привязанного к трехфунтовому шнуру, вырезал из ковра полукруг. Вырезал и на этом успокоился — ведь ковер после этого не убрали. Кто-то вырезал из него полукруглый лоскут, да так и оставил его лежать на прежнем месте.

Хоть тресни, но этому не найдешь объяснения, подумал я. Чушь какая-то. Для чего кому-то вдруг приспичило вырезать из ковра кусок именно такой формы? А если он кому-нибудь понадобился для какой-то уму непостижимой цели, почему этот некто, вырезав его, не забрал с собой?

Я осторожно протянул палец, желая убедиться, что все это мне не мерещится. И понял, что зрение меня не подвело — если, конечно, не считать того, что это был не ковер. Кусок, лежавший внутри полукруга диаметром в три фута, по виду ничем не отличался от ковровой ткани, однако же это была не ткань. Это была какая-то бумага — тончайшая бумага, которая выглядела точь-в-точь как ковровая ткань.

Я убрал руку и остался стоять на коленях, размышляя не столько о разрезанном ковре и этой бумаге, сколько о том, как я объясню свою позу, если в коридоре появится кто-нибудь из соседей.

Но никто не появился. Коридор был пуст, и в нем стоял тот специфический затхлый дух, который ассоциируется в сознании с коридорами многоквартирных доходных домов. Сверху до меня доносилось жиденькое пение крохотной электрической лампочки, и по этому пению я заключил, что она вот-вот перегорит. И быть может, тогда новый сторож заменит ее лампочкой поярче. Хотя на то не похоже, пораскинув мозгами, решил я: надо думать, что Старина Джордж подробнейшим образом проинструктировал его по всем пунктам экономного хозяйствования.

Я снова протянул руку и пальцем коснулся этой бумаги, и — как я и думал — это действительно была бумага, или, во всяком случае, нечто, на ощупь очень похожее на бумагу.

И мысль о вырезанном куске ковра и заменившей его бумаге привела меня в неописуемое бешенство. Что за хамство, что за гнусная выходка, возмутился я и, схватив бумагу, рванул ее к себе.

Под бумагой стоял капкан.

Пошатываясь, я поднялся на ноги и, не выпуская из пальцев бумагу, тупо уставился на капкан.

Я не верил своим глазам. Да ведь ни один человек в здравом уме не поверил бы. Люди же не ставят капканы на людей, точно эти другие люди — какие-нибудь там медведи или лисы.