Рэй Олдридж - Садовник Любви

Ей захотелось обвить его руками; утешить, насколько это в её силах… Но она не осмелилась, отчего лишь разозлилась на себя.

Между ними повисло молчание. Когда ей уже казалось, что она задохнется в нём, он заговорил:

— Через несколько дней мы попробуем снова. Боюсь, мой выбор эпизода оказался не верным. В следующий раз мы постараемся лучше. Я изучу все обстоятельства более тщательно, доберусь до самой сути. Мы справимся, я уверен.

Он похлопал её по руке, одарив своей удивительно привлекательной улыбкой.

Она согласно кивнула.

— А пока отдохнём. Если хочешь, я покажу тебе, что у нас здесь есть из развлечений.

— Пожалуйста, — попросила она, пытаясь скрыть желание продолжить своё общение с ним. Ей уже не тринадцать, чтобы тотчас падать в объятия пламенной страсти, но всё же… Было что-то интригующее в этом рабовладельце. Нет, поправила себя Эрриэнжел, не рабовладельце. На самом деле он художник, чьё творчество требует рабов. Она нахмурилась. А почему, собственно?

— Я могу спросить о твоей работе?

— Конечно. Хотя на некоторые вопросы я предпочёл бы не отвечать.

— О. Ну, можешь сказать, почему ты используешь рабов? Отчего бы не записать любовь свободных Граждан?

Он немного сконфужено улыбнулся.

— Есть причины, Эрриэнжел. Во-первых, экономическая рентабельность. Граждане потребовали бы слишком много за своё участие, а наше ремесло и так обходится не дешево. Кроме того, большинство людей смотрит на такие истории как на личную собственность, испытывая нежелание делиться своими переживаниями публично. Сам я этого не понимаю… Почему бы не прославить свои чувства? — Он вздохнул. — Будь у меня большая любовь, вселенная узнала бы об этом.

Эрриэнжел сказанное показалось странным. Он одинок? Непостижимо, если только его стандарты не слишком завышены. И, возможно, он не всегда такой милый.

Мэмфис продолжил:

— К тому же… Те, кто любят бескорыстно и сильно, зачастую бедны и некрасивы. Если я хочу продать свою работу, нельзя забывать, что у большинства моих клиентов нет желания испытывать страсти невзрачных ничтожеств. Жаль, конечно, — добавил он с грустью.

— Ясно.

Она положила голову ему на плечо, наслаждаясь теплом.

— И, наверно, вряд ли настоящие знаменитости позволят подобное вторжение в свою частную жизнь. Ну, или же они заберут себе всю прибыль.

— Ты понимаешь, — кивнул он уныло.

— Я угадала. Но почему ты используешь только воспоминания? Отчего бы просто не подыскать пару красивых людей, «которые могут любить», как ты выражаешься, и не свести их вместе?

Он странно посмотрел на неё, словно она произнесла что-то одновременно разумное и смущающее.

— В таком подходе есть сложности, — начал он осторожно. — Например, у тех, кто может любить, обычно уже есть партнер. Не думаю, что возможно по моему хотению поменять их эмоциональную привязку. Потом, любовь это на редкость нелогичная штука. Кто способен сказать точно, с чего начинается любовь, или почему выбирает того, кого выбирает? Отношения между объектами вполне могут вылиться во взаимное презрение. Это риск, дорогостоящий и ненужный.

— Ну, допустим.

— Это ещё одна причина, по которой я предпочитаю работать с рабами. Если они способны любить, то, как правило, разлучены со своими половинами.

— О.

Кажется, ему стало некомфортно, его улыбка увяла. Минуту длилось молчание.

— Скажи мне, Эрриэнжел, — прервал он, наконец, тишину. — Ты бы предпочла оказаться в борделе на нижних уровнях?

— Нет, — ответила она. Вопрос показался ей излишне жестоким, хотя выражение его лица осталось прежним.

Последующие дни прошли в симуляции нормальности. За это время Эрриэнжел почти поверила, что просто гостит у какого-то богатого, предпочитающего уединение, друга.

В сопровождении маленького меха, в роли ненавязчивого гида, она свободно бродила по обширному строению. Тем ни менее, многие двери остались для неё закрыты, и что за ними происходило, можно было лишь догадываться.

Множество часов она провела в великолепно оборудованном гимназиуме, используя тамошние тренажеры для приведения своего тела в идеальную форму. Физические нагрузки до изнеможения оказались превосходной анестезией для её страхов и печалей, позволяя почувствовать себя хоть ненадолго бездумно счастливой.

Поблизости обнаружился и автоматический эйфориум, но она никогда не интересовалась наркотиками. В конце коридора, идущего от гимназиума, за закрытой для неё прозрачной дверью, находился альков, заполненный разнообразными секс-игрушками — в том числе автоматонами самого диковинного вида, которые подмигивали и улыбались из своих ниш. По какой-то причине ей не хотелось спрашивать Мэмфиса, почему вход закрыт для неё. Возможно, она опасалась услышать что-то вроде того, что её нарастающая сексуальная неудовлетворённость полезна для их общей цели. Всю свою долгую жизнь Эрриэнжел никогда не оставалась без дружеского участия, и сейчас это дополнительно угнетало её.