Валентин Сычеников - Экстрасенс, или Не размыкая круга

Ожидание томительно. Я прикидываю: оделись, вышли, поймали, сели, договорились - едут. Стрелки на часах отсчитывают промежуток, нужный на дорогу. Все это время я спокоен. Я жду. И только когда лимит выходит, вздыхаю: не поймали такси и, конечно, вернулись. Не такие уж они упрямые. Жан, к тому же, в прошлом году погиб-таки в автокатастрофе...

И я вынужден вновь вернуться в мой замкнутый круг, в мою ночь, которая, распугав даже кошек, зацепилась за крышу дома, остановилась, не проходит, не кончается.

Впрочем, теперь-то она мне не страшна. Согретый мыслями о друзьях и их воспоминаниями обо мне, я облегченно натягиваю одеяло до подбородка, делаю вдох-выдох, прощальный для меня на сегодня в этом мире, и только легкий стук в окно заставляет меня задержаться в бытии еще на минуту. Еще на миг.

Стучит моя жена. Вторая. Последняя. Любимая. Она приветливо улыбается мне своей покорной и чарующей улыбкой, указательный палец ее правой руки медленно сгибается во всех трех фалангах и делает манящий жест.

Я встаю и иду к окну. Я не могу не идти. Даже если это против моей воли. Как когда-то, она соблазнительно подмигивает мне, ее нежные губы размыкаются: "Открой".

Я знаю, что она - Цирцея. Я понимаю, что открывать ей никак нельзя, что это будет ошибкой, будет преступно, преступно для нас обоих. Я напрягаюсь, пытаюсь еще зацепиться за стулья, стол, шкаф, но меня влечет вперед к двери, рука моя сама поднимается, отодвигает защелку.

В распахнувшемся светящемся дверном проеме на мгновение застывает ее фигура. Изящная, по-кошачьи гибкая, манящая. Лицо ее светло и игриво. Глаза горят страстью из-под густых бровей. Тонкая нежная шея бережно и гордо поддерживает наклоненную вперед головку. Плавно опущены плечи. Руки брошены вдоль тела, но я чувствую, как готовы они подняться мне навстречу.

Мой взгляд, скользнув сверху вниз, поднимается снова по длинным, до пола, ослепительно-золотым волосам.

Это только один миг. В следующий - она со спесивой улыбкой на искривленных губах вваливается в комнату, швыряет свое рыхлое тело в мое единственное кресло, заскорузлой ладонью чешет сбившиеся волосы и сквозь гнилые желтые зубы начинает цедить брань.

- Ага, так ты не спишь?

В ее голосе звучит трудно поддающаяся осмыслению угроза. Чтобы избежать претензий, я отвечаю:

- Нет, сплю.

- Ах, негодяй, так ты уже спишь?! - реагирует она.

Понимая, что усмирить ее трудно, я молчу.

Выждав какое-то время, она вспыхивает:

- Подлец, так ты и разговаривать со мной не хочешь?!

Чувствуя, что сейчас она разразится обычной своей гнусной тирадой по поводу моего молчания, я пытаюсь опередить ее.

- Отчего же, я с удовольствием побеседую с тобой...

- Скотина!!! - визжит она. - Не перебивай, когда с тобой говорит женщина!

Я, в общем-то, уже давно не согласен с ее последним определением, однако, зная, что разубеждать гостью нет смысла, только вздыхаю.

- Идиот, ты чего пыхтишь?! - незамедлительно откликается она.

Наш диалог уже не выводит меня из себя - я к ним когда-то привык, - но он мне надоедает. Я встаю, осторожно беру ее, вопящую на верхнем пределе меццо-сопрано, за плечи и аккуратно выталкиваю за дверь.

Я уже не улавливаю смысла ее визгливого монолога, только провожаю тоскливым бессильным взглядом ее чудесную фигуру, растворяющуюся в ночи.

Устав вдавливать измученное, надоевшее тело в мятую простыню, я порывисто вскакиваю и распахиваю форточку, чтобы хоть сквозняком выдуло запах моей последней посетительницы.

В это время пробуждается соседка. Она пронзает взглядом стену и злобно пинает спящего супруга:

- Дрыхнешь все, дрыхнешь. А он и не ложился, - кивает она в мою сторону. - Ишь - свет горит...

О господи! Я окидываю взглядом пустынное пространство вокруг нашего барака, выискивая, на чем бы успокоиться, и от тщетности поисков с досады плюю в ущербную луну. Тут же спохватываюсь - светила все же пачкать нельзя, - начинаю вытирать плевок и только размазываю его по враждебному небу...

- Кто следующий?