Джон Кроули - Большой, маленький

А из глубины своего дома за ней наблюдал домовой Брауни и тоже улыбался. Своими длинными руками он беззвучно взял со ступеньки бидончик с молоком и яйца; он внес их в свой дом, выпил молоко, высосал яйца и от всей души поблагодарил свою королеву.

Она разделась так же быстро, как и одевалась, а Оберон подсматривал за ней из-под одеяла; затем тихонько вздыхая, она торопливо забралась под теплое одеяло на свое место рядом с ним, она считала, что всегда должна быть здесь, в тепле. Оберон смеясь отталкивал ее холодные руки и ноги, которыми она прижималась к нему, обхватывая его сонное, обнаженное тело, но ему пришлось уступить и он обнял ее; она прижалась своим холодным носом к его шее и заворковала, как голубка, когда его руки коснулись эластика ее тоненьких трусиков.

А в это время в Эджвуде Софи положила одну карту на другую — короля пик на королеву червей.

Немного позже Сильви спросила:

— О чем ты думаешь?

Оберон только хмыкнул в ответ, он уже оделся и разводил огонь в камине.

— Ну, какие у тебя мысли, — повторила Сильви. — У меня их столько, что может получиться целый рассказ.

Он понял, что она имела в виду и рассмеялся.

— Ах, мысли, — протянул он, — ну да, конечно. Сумасшедшие мысли.

Он торопливо развел огонь, небрежно бросая в огонь деревянные щепки и брусочки, лежавшие в ящике. Он хотел, чтобы в спальне поскорее стало тепло и можно было вытащить Сильви из-под одеяла, куда она забиралась, чтобы согреться. Он хотел видеть ее.

— Ну вот, сейчас, например, — продолжала она, — я бродила…

— Да, — рассеянно отозвался Оберон.

— Дети, — говорила она, — совсем маленькие, дюжины, вех размеров и цветов.

— Да, — отозвался он. Он тоже видел их. — Лайлек, — вырвалось у него.

— Кто?

Он покраснел и стал усиленно размешивать угли в камине клюшкой для гольфа, которую специально держали для этой цели.

— Так, подружка, — сказал он наконец, — маленькая девочка, воображаемая подружка.

Сильви ничего не сказал, только глубоко задумалась, не повернув головы.

— А кто еще? — спросила она. Оберон объяснил.

В Эджвуде Софи выложила козыря. Ей не хотелось смотреть на карты, но она снова и снова вглядывалась в них в надежде найти потерянного ребенка, отцом которого был Джордж Маус и увидеть свою судьбу, но ничего не видела. Вместо этого она нашла совсем другую девочку, которая не терялась; вернее, не потерялась в настоящий момент, но которую искали. За ней тесными рядами двигались короли и королевы, говоря каждый о своем: Я — Надежда, а я — Горе, я — Безделье, я — Потерянная Любовь. Вооруженные и верхом на лошадях, торжественные и грозные, они пробирались сквозь толпу козырей, но те их не видели; их могла заметить только Софи, которая вглядывалась до боли в глазах, разыскивая принцессу, которую они не могли знать. Но где же Лайлек? Она перевернула следующую карту — на карте был банкет.

— Ну, и что же с ней случилось? — спросила Сильви. Огонь в камине разгорелся и в комнате потеплело.

— Я же говорил тебе, — ответил Оберон, поднимая полы пальто, чтобы погреть поясницу, — после пикника я уже не видел ее…

— Я спрашиваю не о ней, не о той, которую принесли взамен. Я спрашиваю о настоящей девочке, о ребенке.

— О, — протянул Оберон. Ему казалось, что он приехал в город давным-давно, может быть, даже несколько веков назад; ему приходилось прикладывать усилия даже для того, чтобы вспомнить Эджвуд; а вспоминать свое детство было все равно, что проводить раскопки Трои.

— Я не знаю точно. То есть я хочу сказать, что мне кажется, я никогда не слышал всей этой истории, мне не рассказывали об этом полностью.

— И все-таки, что же случилось? — она пошевелилась под простынями, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. — Она умерла?

— Не думаю, — ответил Оберон, потрясенный этим предположением. На мгновение он взглянул на эту историю глазами Сильви, и она действительно показалась ему совершенно невероятной. Как могла его семья потерять ребенка? Или если девочка не была потеряна, если все объяснялось проще /например, она умерла или ее удочерили/, почему тогда он не знал об этом? Семья Сильви тоже потеряла нескольких детей, но их всех помнили, обо всех горевали. Если бы он был в состоянии испытывать какие-нибудь чувства в тот момент, то он почувствовал неудовольствие от того, что ничего толком не знает, но все его мысли были направлены на Сильви. А впрочем, теперь это не имело значения.