Александр Сапаров - Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое

— Государь, так ежели слово универсум значит, что учить всему будут? — спросил он.

— Ну, конечно, там отделения и факультеты, как у латинян они называются, разные будут. Но все едино сначала почитай всех придется словесам учить читать и писать. Твой то факультет самый большой будет, о том отдельно говорилось.

А вот в ректоры Щепотнев своего гостя и моего астролога теперешнего Тихо Браге наметил и моего соизволения на это спрашивает.

Царь замолчал и с хитрым прищуром посмотрел на митрополита.

Антоний резко выпрямился и храбро выкрикнул в лицо царю:

— Пока я жив, не бывать этому, чтобы схизматики богословами православными руководили.

Иоанн Васильевич улыбнулся:

— Рад слышать, что митрополит бестрепетно на защиту веры нашей идет.

Только причем здесь вера, не понимаю. Факультетом богословским будет поставлен тот, кого мы выберем с тобой. А что касаемо ректора, здесь задумка совсем другая. Нужны нам мастера знающие, строить, каналы копать, механикусы нужны. А Браге среди таких человек известный, услышат они, кто ректором в университете нашем будет, и сами захотят к нам отправиться.

Браге сам искусен во многих делах, и может вскоре о университете моем слава по всем Европам пойдет.

— Нужна нам эта Европа, — прошипел Антоний, — еретик на еретике, всех на костер там надо отправить.

Царь опять нахмурился:

— Так, выходит, что по твоему слову мне своих рейтар верных надо на костер отправить, и аптекарей, лекарей спалить. На пушечном дворе всех саксонцев на плаху отправить? Нет, Антоний, не то ты говоришь. Ты митрополит и должен думать не только, как схизму извести, а чтобы схизматики к истинной вере тянулись, а попы тебе подчиненные, вместо этого, блудят, да вина пьют неумеренно. Ох, доберусь я до них.

Антоний благоразумно молчал во время этого монолога. Дальнейший разговор протекал спокойней, и когда митрополит покидал дворец, то они оба с царем выглядели вполне довольные итогами незапланированной беседы.

Царь, когда митрополит вышел, с удовольствием встал с трона, потянулся так, что широкие рукава ездовой ферязи, одетой прямо на рубаху, упали до плеч, обнажая сильные мускулистые руки, привыкшие держать саблю и щит. Хорошо знающий повадки государя стольник уже несся с кубком сбитня и, отпив из него чуть ли не половину, с поклоном подал Иоанну Васильевичу.

— Что-то утомился я сегодня, — сказал он в никуда, — тяжко с митрополитом беседу вести, — добавил, уже обернувшись к жене.

Анна же, глядя на него, спросила:

— Государь мой, я вот слушала вас, и любопытно мне стало, что за университет это такой? Лекарь твой боярин Щепотнев большой выдумщик, а ты ему все потворствуешь. А вот мне мамки утром говорили, что он юродивых батогами бить у двора своего велел. Нехорошо это божьих людей обижать.

— Иоанн Васильевич улыбнулся, — душа моя, знаю я о сем случае прискобном, только биты батогами людишки ушлые, а юродивых не трогал никто. А скажи-ка мне, что за мамка тебе этот навет на уши шептала?

Анна, испуганно поглядела на мужа.

— Государь мой, так их множество поутру вокруг меня вертится, кто чего сказал, не упомню.

— Ну, тогда придется всех их в допросную отправить, там узнают, с какой целью, царице про жизнь царского лекаря по утрам в уши наветы сообщают, — по-прежнему, как бы в шутку, сказал царь.

Но Анна прекрасно знала, когда можно шутить с мужем, а когда нет.

— Государь вспомнила я, Авдотья то была, седьмая вода на киселе, захарьинская родня.

Иоанн Васильевич побагровел.

— Я крамолу вывожу, а она у меня во дворце сидит, — закричал он, и махнул, не глядя рукой, подбежавший мигом дьяк, в упавшей набок ермолке, только, что сидевший незаметно в углу палаты, склонился у царского плеча.

— Пиши, — рявкнул государь, — сегодня же всех родственников захарьинских дальних и ближних от царской службы отставить.

Анна смотрела на разошедшегося мужа и проклинала свой длинный язык, который уже не раз подводил ее. Тем более, что против Щепотнева она ничего не имела, царский лекарь, когда лечил ее, всегда был внимателен и вел себя очень скромно. Но сегодня, она так устала слушать разговор мужа с митрополитом, в котором почти ничего не понимала, что изменила своей привычной осторожности и сказала лишнее. А теперь придется привыкать к другой прислуге.

В большой аудитории, размеренно звучал голос лектора, два десятка отроков, одетых в отбеленные холщовые халаты внимательно слушали лекцию, а несколько человек усердно скрипели гусиными перьями по листкам плохой серой бумаги, стараясь успеть за говорящим. Один из отроков, видимо, более быстро пишущий, чем остальные, успевал даже посидеть без дела, пока остальные записывали, слова, терпеливо повторяемые лектором.