Патрик Ли - Брешь

Вторым местом был пляж города Кармел: Пэйдж запускала пальцы глубоко в песок, сквозь пропеченную солнцем поверхность в глубину, где он оставался прохладным. Она была там много лет назад, но во сне все тогдашние ощущения возвращались в мельчайших деталях.

Правда, возможность провалиться в сон представлялась редко. Это происходило, лишь когда воздействие снадобья ослабевало, в последние пять-десять минут до новой инъекции. Не прояви она осторожность, они, заметив это, сделали бы укол быстрее. Это значило, что закрывать глаза, хоть это и облегчило бы уход в сон, было нельзя ни в коем случае. Нужно было держать их открытыми, что, впрочем, и ладно. Ведь уснуть с открытыми глазами ей удавалось уже дважды.

Фокус заключался в том, чтобы смотреть не на небо, а на сосны. Свет при этом был не таким интенсивным, и ей не приходилось опускать веки.

Правда, сейчас это не срабатывало из-за отвлекающих факторов. Человек с крысиной физиономией и остальные налетчики перепирались всего в нескольких футах от нее, тараторя на своем языке с пулеметной скоростью. Когда-то Пэйдж нравилось звучание этого языка: она подумывала о том, чтобы избрать его в качестве дополнительной изучаемой дисциплины и отправиться на пару семестров за границу для погружения в языковую среду, а когда обстоятельства не предоставили ей такой возможности, сожалела об этом не один месяц. Сейчас ей казалось, что, окажись перед ней большая красная кнопка, способная волшебным способом вырвать язык любому мужчине, женщине или ребенку на планете, пользующимся этим наречием, она бы мигом нажала на эту кнопку. Не будь, конечно, ее рука тоже примотана к долбаному столу.

Перебранка закончилась, и она услышала приближающиеся шаги человека с крысиной физиономией. Подходившего к ней со шприцем.

На сей раз улизнуть в страну снов не удалось.

Слезы полились из глаз еще до укола, до того, как пришла боль. Пэйдж ненавидела себя за эту слабость, за то, что обнаруживала ее перед этими людьми, но ничего не могла с собой поделать.

Ее тело дернулось, когда острие иглы прикоснулось к коже рядом с пупком. Потом игла вонзилась в ее тело, и, хотя зелье должно было начать действовать только через несколько минут, она уже чувствовала, как оно, холодное и едкое, расплывается по ее желудку.

Сосны затуманились и поплыли, все тело задергалось, слезы хлынули ручьем. Попытки сдержать крики, которые здесь, в горах, надо думать, разносились очень далеко, ни к чему не привели: Пэйдж слышала свой голос, вновь, вновь и вновь повторяющуюся отчаянную мольбу. С этим она тоже ничего не могла поделать.

Потом затрещал подъемный механизм, и столешница поднялась в вертикальное положение: теперь тело Пэйдж не лежало, а висело на ремнях. И смотрела она не вверх, а в сторону.

Прямо в глаза ее отца.

Сам он был так же намертво привязан к основанию ствола ближайшей сосны, а голова зажата между двумя брусками так, чтобы он не имел возможности отвести взгляд и смотреть куда бы то ни было, кроме как прямо на нее.

Ее слезы струились по щекам. Его слезы стояли в глазах.

Тем временем человек с крысиной физиономией пропал из виду: он зашел позади нее, чтобы проделать то, что проделывал всякий раз. Сама Пэйдж этого, разумеется, видеть не могла, но на лице ее отца все его действия отражались лучше, чем в любом зеркале.

И уж, понятное дело, она имела ясное представление обо всем происходящем с ней по собственным ощущениям. Еще в первый раз (кажется, это было дня три назад, сразу после того, как человек с крысиной физиономией связал ее) он вскрыл скальпелем верхнюю часть ее руки и раздвинул трехглавую мышцу клиновидным зажимом. Действуя осторожно, чтобы не повредить артерию, ибо ему никак нельзя было дать ей возможность вот так «легко» уйти из жизни и от него, он добрался до прилегавшего к кости, толстого, как карандаш, радиального нерва. С тех пор он имел к нему постоянный доступ.

Сейчас человек с крысиной физиономией готовился к очередному пыточному сеансу, как всегда, превращая свои приготовления в настоящее шоу: как полагала Пэйдж, он считал это важным психологическим аспектом процесса: реплики, заставлявшие ее предчувствовать еще не пришедшую боль, звук расстегивающейся на футляре с инструментами молнии, пощелкивание языка, как бы в знак сожаления, что ему приходится всем этим заниматься, и, наконец, вздох.

Сейчас глаза ее отца пришли в движение, потому что человек с крысиной физиономией, готовясь приступить к делу, смотрел на него.