Никаких угрызений совести по поводу того, что он собирался сделать, у него не было.
Все четверо сидели на расстоянии не более чем в фут один от другого, подставив макушки, как превосходные мишени. Трэвис решил начать с правого края, так было удобнее размахиваться.
Первый удар прозвучал так, словно сломалась сырая ветка: угодив противнику повыше уха, Трэвис оставил на его черепе вмятину не меньше дюйма в глубину. Тело повалилось набок, на соседа, который повернулся как раз вовремя, чтобы получить ломиком прямо в лоб. Глаза его закрылись, и он тоже рухнул со стула. У третьего на то, чтобы отреагировать, была целая секунда: он так и не понял, что происходит, но прикрыл рукой лицо и закричал. Толку от этого не было: сделав шаг вперед, Трэвис вскинул монтировку и обрушил ее сверху парню на макушку, как топор на полено. Примерно с тем же результатом. Только до четвертого противника дошло, что происходит. Он слетел со стула, приземлился на задницу и отъехал по полу назад, пока не уткнулся спиной в стену, закрываясь обеими руками. Перед собой он видел только плясавшую в воздухе монтировку.
— Эй, погоди! — заорал парень.
На вид ему было лет двадцать пять, с физиономии еще не совсем сошли подростковые прыщи. Должно быть, бедолага гадал, кто-то это вырядился в костюм-невидимку его босса, а главное, пытался сообразить, что ему следует сказать сейчас, чтобы спасти свою задницу. Смотреть на это было, в определенном смысле, забавно. Хотя бы потому, что английский язык тут помочь не мог.
— Ты мог бы меня просто связать, — выдал наконец парень.
Решив, что звучит это предложение более чем убого, Трэвис занес ломик, отвлекая все внимание на него, а сам изо всех сил нанес ему удар ногой под ребра. У парня вышибло из легких весь воздух; заорав, он скрючился в сидячем положении, словно эмбрион в утробе, и Трэвис что было мочи врезал ему монтировкой по затылку.
Крик оборвался.
В комнате царила тишина. Все четверо явно были мертвы, но Трэвис для пущей уверенности добавил каждому по черепушке. После чего подобрал с пола кусачки, сунул в карман и вернулся в коридор.
Забрав винтовку оттуда, где оставил, и прихватив заодно монтировку, он вышел на лестницу и спустился на уровень Б-5, где располагался пульт контроля безопасности. Здесь тоже наверняка находились люди Пилгрима, а вот следующая их группа, скорее всего, караулила Пэйдж и остальных пленников пятью этажами ниже. Для стрельбы все равно слишком близко: здание было пронизано воздуховодами, по которым звук мог разноситься на значительное расстояние.
Двери к пульту контроля безопасности были такими же, как этажом выше, да и сама аппаратная повторяла верхнее помещение. Но здесь дежурил лишь один человек Пилгрима.
Трэвис зашел внутрь и убил его ударом ломика.
В определенном смысле последние полчаса были для Пэйдж мучительнее, чем пытки, перенесенные на Аляске. Конечно, не в физическом смысле, но во всех иных отношениях.
Всему тому, чему она посвятила свою жизнь, приходил конец. Хуже того, все это грозило не просто сгинуть, а преобразиться в свою вредоносную противоположность. Все то, что «Тангенс» сохранял и изучал, дабы применить во имя высших интересов человечества, Пилгрим собирался использовать против людей в своих личных целях. Но и это не самое страшное; хуже, если в действительности он, сам того не ведая, лишь воплощает в жизнь некий план «Шепота». Нечто такое, чего даже Пэйдж не могла себе представить.
Все эти тридцать минут ее мысли были заняты смертельно опасными объектами, сокрытыми в стальных катакомбах внизу, и тем страшным вредом, который они способны причинить.
Труп Трэвиса тоже оставался здесь. Так и лежал прямо перед ней. Всего сорок пять минут назад она проснулась обнаженной в его объятиях — и это, пожалуй, были самые счастливые моменты в ее полной ограничений жизни в «Пограничном городе». И вот его не стало. Он погиб, пытаясь выполнить ее просьбу, и не стоило напоминать себе, что другого выхода все равно не было. Это не помогло. Ничто не помогало.
Пэйдж посмотрела на охранников. Те следили за пленниками, не сводя глаз. Ни малейшего шанса на какое-либо действие. Разве что попробовать заставить их убить ее.
Что не было полным сумасшествием…
Она знала, что такое желать смерти как избавления. Что бы ни уготовил Пилгрим ей и остальным, оставленным им в живых, это, вероятно, означало возвращение к тому же положению. Весьма вероятно.
Ну уж к черту!
Читать дальше