Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

— Так, значит, вы не откажетесь…

— Продолжать лечение вашего сына? Разумеется, нет!

— По-моему, это было бы преднамеренным убийством.

— Разве мог бы я решиться на такой поступок!

— Так вы получите запас порошков.

— А я думал, что вы не…

— Напрасно думали. Я вам сам их сделаю.

— Очень, очень благодарен! — сказал Уинклс, уставившись на Редвуда с минутным разочарованием. — А я думал… ну, простите, от души вас благодарю.

По уходе Уинклса Бенсингтон с улыбкой взглянул на Редвуда и сказал:

— Ее высочество! Скажите, пожалуйста!..

— Да-а! Ее высочество!..

— Это ведь, должно быть, принцесса Везер-Дрейбургская.

— Надо думать.

— А что, Редвуд, — сказал Бенсингтон, помолчав, — как это ни странно, но ведь Уинклс, должно быть, ничего не понимает.

— То есть как ничего не понимает?

— Не понимает ни смысла, ни значения нашего открытия. Если бы он понимал, то едва ли бы решился кормить нашей Пищей члена семьи… вот эту свою новую пациентку… — продолжал Бенсингтон, понизив голос и поглядывая на дверь, — члена семьи, все представители которой всегда были, так сказать, ниже… ниже…

— Обыкновенного роста?

— Да. Да и вообще ни в каком отношении ничем не отличались. А ведь он рискует создать августейшую персону выдающихся размеров. По-моему, это является в некотором роде оскорблением величества.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул Редвуд с необычайной горячностью. — Этот человек ничего не понимает. Он и не способен ничего понять. И когда был студентом, ничего не понимал. Положительно ничего. Это его отличительная черта. Он прекрасно выдержал экзамены, память у него хорошая, но действительных знаний, понимания, у него было столько же, сколько у вашего вращающегося шкафчика с книгами. И теперь он ничего не понимает. Он — Уинклс и навсегда останется Уинклсом, не способным усвоить что-либо, не имеющее прямого отношения к нему самому. Он абсолютно лишен воображения, а потому и не способен понимать. Без этой неспособности он не мог бы так хорошо держать экзамены, так изысканно одеваться и иметь такую большую практику. Это верно. Несмотря на постоянные с нами сношения, несмотря на то, что он видит и слышит, он совершенно не понимает, куда мы идем и к каким результатам приведет наше открытие. Да ему это и не нужно. Он прирожденный рекламист, а потому для него Гераклеофорбия является действительно только «Пищей для рекламы». Вот теперь его кто-то ввел в королевскую семью, и он нисколько не задумывается создать ради рекламы тридцатиссмифутовую принцессу. Да что я говорю: «не задумывается»! Он просто не знает, не понимает, не предвидит этого!

— Большой скандал может выйти, — сказал Бенсингтон.

— Да, эдак через годик или около того, когда они увидят, как она быстро растет.

— Если только раньше не замнут как-нибудь скандала.

— Как его замнешь?

— Ну, что-нибудь да сделают. Удалят ее куда-нибудь. Такие дела бывали.

Редвуд прыснул со смеха.

— Посадят в самую высокую башню Везер-Дрейбургского замка, — сказал он, — и будут ломать потолки по мере ее роста!.. Да, но ведь не надо забывать, что и я в таком же положении, и Коссар с его тремя мальчиками… Да, да!..

— Крупный скандал может выйти, — сказал Бенсингтон вполне серьезно, — вам бы надо было об этом подумать, Редвуд! Не лучше ли было бы предостеречь Уинклса, постепенно отучить вашего сына от Пищи и удовольствоваться теоретической разработкой вопроса?

— Желал бы я, чтобы вы провели с полчасика в нашей детской, Бенсингтон, когда Пища немножко запоздает, — сказал Редвуд с оттенком отчаяния в голосе. — Вы бы тогда так не говорили. А кроме того… предостеречь Уинклса! Попробуйте сами это сделать! Нет, уж раз бросился в воду, то плыви…

— Пожалуй, нам и придется плыть, — сказал Бенсингтон, задумчиво глядя на кончики своих ботинок. — Да, придется, должно быть. И вашему сыну, и коссаровским мальчикам — он ведь всех их накормит. У Коссара всегда так: или все, или ничего! А теперь вот еще поплывет и ее высочество. И это еще только начало… Кто знает, чем все это кончится… Удивительные вещи могут произойти… Я даже, признаюсь вам, иногда думаю, что Катергам-то, пожалуй, и прав. Отчасти, по крайней мере. Наше открытие действительно нарушит пропорциональность в природе… изменив размеры одной только ее части.

— Что бы оно ни изменило, — сказал Редвуд, — а мой сын без Пищи обходиться не может.

В это время на лестнице послышались поспешные шаги, и почти тотчас же голова Коссара просунулась в дверь.