Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Это чувство знакомо почти каждому человеку, и он делает неразумные поступки вразрез с собственными интересами, вразрез со своим благополучием.

Зачем? Почему?

Сидя здесь, среди бесполезного лунного золота, в чуждом для меня мире, я стал подводить итог всей своей жизни. Думая, что мне суждено погибнуть на Луне, я задал себе вопрос: к какой цели я стремился? Мне не удалось уяснить себе этот пункт, но во всяком случае мне стало яснее, чем когда-либо прежде, что я не преследовал своих личных целей, что всю свою жизнь я жил для чего-то другого. Для чего — этого я не мог сказать. Я бросил раздумывать о том, зачем мы полетели па Луну, и поставил себе вопрос шире: зачем я вообще жил на Земле?

В конце концов я запутался в отвлеченных рассуждениях.

Мысли мои стали расплывчатыми и туманными. Я не чувствовал тяжести или разбитости в теле — на Луне этого с нами не бывало, но, вероятно, все же я устал. Так или иначе, но я заснул.

Сон, или вернее, дремота, освежил меня. Солнце спускалось все ниже и ниже. Жара спадала. Когда, наконец, я очнулся от какого-то отдаленного крика или шума, то почувствовал себя бодрым и свежим. Я протер глаза и расправил руки. Затем встал — тело мое немного затекло — и решил возобновить поиски. Взвалив свои золотые дубинки на плечи, я вышел из золотоносного ущелья.

Солнце, несомненно, стояло гораздо ниже, чем прежде. Воздух похолодел. Очевидно, я проспал долго. Мне показалось, что над западными утесами висит синеватая дымка. Я вспрыгнул на ближайшее возвышение и стал осматриваться. Нигде не было видно ни лунного скота, ни селенитов. Кавора я также не увидел, но зато разглядел мой платок вдали, на высокой ветке кустарника; осмотревшись, я перепрыгнул на следующий удобный для наблюдения возвышенный пункт.

Я продолжал свой путь полукругами, постепенно все расширявшимися, — это было довольно утомительно и безрезультатно. Воздух действительно стал прохладней, и я заметил, что под западными утесами тени удлинились.

Я часто останавливался и осматривался, но Кавора нигде не было. Селениты тоже куда-то исчезли, и я подумал, что они уже загнали скот внутрь планеты, так как стад тоже нигде не было. Я хотел поскорей найти Кавора. Солнце спустилось так низко, что отстояло от горизонта не более, чем на диаметр своего диска. Я боялся, что селениты закроют крышки и отдушины и оставят нас в жертву страшной лунной ночи. Мне показалось, что Кавор уже давно прекратил поиски шара, и что нам необходимо посоветоваться. Мы должны решить вопрос, что нам делать. Мы не нашли шара, и искать его уже поздно. Если отдушины закроют, то мы погибли. Нас поглотит бесконечная ночь — мрак пустоты и смерти. Я чувствовал дрожь при одной мысли об этом. Нам необходимо пробраться вглубь Луны, хотя бы даже с опасностью для жизни. В моем воображении уже рисовалась страшная картина нашего замерзания и бесплодных попыток достучаться в крышку большой шахты.

Я совсем забыл про шар, я думал только о том, как бы скорей найти Кавора. Я уже собирался идти в шахту без него, боясь опоздать; уже возвращался к платку, как вдруг…

Я увидел шар.

Скорей не я его, а он нашел меня. Он лежал гораздо далее к западу, чем я зашел; наклоненные лучи заходящего Солнца ярко горели на его стеклах. В первую минуту я подумал, что это какое-то новое оружие селенитов, но потом понял.

Протянув руки, с радостным криком бросился я к нему. Я неверно рассчитал один из своих прыжков и упал в глубокий овраг, ушибив лодыжку на правой ноге. После этого я спотыкался почти при каждом прыжке. Я находился в истерическом возбуждении, дрожал как в лихорадке и запыхался, еще не достигнув цели. Раза три я должен был останавливаться, чтобы передохнуть, и, несмотря на разреженность и сухость воздуха, пот лил с меня ручьями.

Я думал только о шаре, пока до него не добрался, — забыл даже свое беспокойство о Каворе. Мой последний прыжок перенес меня прямо к шару; я прижался к нему, тяжело дыша и тщетно пытаясь крикнуть: «Кавор, Кавор, шар здесь!» Я заглянул через стекло во внутренность шара. Все вещи были сбиты в одну кучу. Передохнув наконец, я просунул голову в люк и увидал, что все в целости. Все вещи лежали так, как мы их оставили, выпрыгивая из шара на снежный сугроб. Я залег внутрь и занялся переборкой нашего инвентаря, всунул в тюк золотые ломы и поел немного — не потому, чтобы я чувствовал потребность в еде, но потому, что съестное попалось мне на глаза. Затем мне показалось, что пора выйти и подать сигнал Кавору.