Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Мы были одни. Смеркалось. Солнце только что закатилось, и во всем чувствовалась тишина сумерек.

Я спустил другую ногу и соскользнул по гладкому стеклу внутрь шара. Затем повернулся, чтобы принять от Кавора жестянки с пищей и другие припасы. Внутри было жарко: термометр показывал восемьдесят градусов по Фаренгейту; при полете надо беречь тепло, и мы надели туфли и костюм из тонкой фланели. Впрочем, мы захватили узел толстой шерстяной одежды и одеяла — на случай холода. По указанию Кавора, я расставлял багаж, цилиндры с кислородом и прочее около своих ног и вскоре уложил все необходимое. Кавор обошел еще раз нашу лабораторию, чтобы посмотреть, не забыли ли мы чего-нибудь, потом влез вслед за мной.

Я заметил что-то у него в руке.

— Что это у вас? — спросил я.

— Взяли ли вы что-нибудь для чтения?

— Нет!

— Я забыл сказать вам. Наше путешествие может продлиться… может быть, не одну неделю.

— Но…

— Мы абсолютно ничем не будем заняты.

— Жаль, что я не знал об этом раньше.

Кавор высунулся из люка.

— Посмотрите, что здесь, — сказал он.

— Есть еще время?

— В нашем распоряжении еще час.

Я взглянул. Это был старый номер газеты, вероятно, принесенный кем-нибудь из наших помощников. Затем в углу я увидел разорванные листы журнала. Я забрал все это в шар.

— Что вы достали? — спросил я его.

Я взял книгу из его рук и прочел: «Собрание сочинений Вильяма Шекспира». Кавор слегка покраснел.

— Мое воспитание было чисто научным, — сказал он, как бы извиняясь.

— И вы не читали Шекспира?

— Нет, не читал.

— Он сам не очень много знал, и познания его были несистематичны.

— Да, мне об этом говорили, — сказал Кавор.

Я помог ему завинтить стеклянную крышку люка, затем он нажал кнопку, чтобы закрыть соответствующий заслон в наружной оболочке. Полоса света, проникавшая в отверстие, исчезла, и мы очутились в темноте.

Некоторое время мы молчали. Хотя наш шар и пропускал звуки, кругом было тихо. Я заметил, что не за что ухватиться при старте и что нам придется испытывать неудобства из-за отсутствия сиденья.

— Отчего вы не взяли стулья? — спросил я.

— Ничего, я все устроил, — сказал Кавор. — Стулья нам не понадобятся.

— Как так?

— А вот увидите, — сказал он тоном человека, не желающего продолжать разговор.

Я замолчал. Мне вдруг ясно представилась вся глупость моего поступка. Не лучше ли вылезть, пока еще не поздно? Я знал, что мир вне этого шара будет; холоден и негостеприимен, — уже несколько недель я жил на субсидии от Кавора, — но все же мир этот будет не так холоден, как бесконечность, и не так негостеприимен, как пустота. Если бы не боязнь показаться трусом, то думаю, что даже и в эту минуту я еще мог выбраться наружу. Но я колебался из-за непонятной щепетильности, а время шло.

Последовал легкий толчок, послышался шум, как будто откупорили бутылку шампанского в соседней комнате и слабый свист. На мгновенье я почувствовал огромное напряжение, — мне показалось, что ноги у меня как будто налиты свинцом. Но это ощущение скоро прошло.

Однако оно вывело меня из оцепенения.

— Кавор, — проговорил я в темноте, — мои нервы выдержат более. Я не думаю, чтобы…

Я замолчал.

Он ничего не отвечал.

— Будь проклята вся эта затея! — вскричал я. — Я безумец. Что мне здесь делать? Я не полечу, Кавор. Предприятие это слишком рискованно, я выхожу.

— Вы не можете этого сделать, — спокойно ответил он.

— Не могу? А вот увидим.

Он молчал несколько секунд.

— Теперь уже поздно, Бедфорд. Легкий толчок — старт. Мы уже летим, летим так же плавно, как снаряд, пущенный в бесконечное пространство.

— Я… — начал было я и замолчал. Некоторое время я был ошеломлен и ничего не мог сказать, как будто я никогда раньше не слыхал об идее — покинуть наш мир. Затем я почувствовал перемену в своих физических ощущениях, — необычайную легкость, нереальность, странное головокружение, как при апоплексии, и звон в ушах. Ни одно из этих ощущений не ослабевало с течением времени, но скоро я так привык к ним, что не испытывал ни малейшего неудобства.

Что-то щелкнуло, — вспыхнула электрическая лампочка.

Я взглянул на лицо Кавора, такое же бледное, наверное, как и мое. Мы молча смотрели друг на друга. На фоне прозрачной темной поверхности стекла Кавор казался как бы летящим в пустоте.

— Итак, мы взаперти, — сказал я наконец.

— Да, — подтвердил он, — взаперти. Не шевелитесь! — воскликнул он, заметив мой жест. — Пусть ваши мускулы бездействуют, как будто вы лежите в постели. Мы находимся в особом мирке. Поглядите на эти вещи.