Пол Андерсон - Год выкупа

В дверях одной из хижин, подобрав под себя ноги, сидел горшечник. Сегодня он не лепил на гончарном круге горшки и миски, не обжигал их в печи, а молча смотрел на звезды.

После того как он освоил местный язык и принялся мастерить свои диковины, деревенские жители зауважали его — здесь всегда ценили толковых людей. Горшечник не чурался общения, но иногда замыкался в себе. Может, он в такие часы придумывал новую изящную вещь, а может, разговаривал с духами. Он не был похож на местных жителей — высоченный, бледнокожий, светловолосый, сероглазый и пышноусый. И всегда в накидке — почему-то солнце обжигало его сильнее, чем других.

В доме сидела его жена и толкла в ступе семена диких трав. Двое выживших детей спали.

Послышались крики — с огородов возвращались женщины. Остававшиеся в деревне люди поспешили навстречу, надо же было узнать, в чем дело. Пошел за ними и горшечник.

Берегом реки к деревне приближался незнакомец.

Сюда нередко наведывались чужаки, в основном купцы с товарами, но этого человека не знал никто. Он был очень похож на жителей деревни, разве что мускулистее. А вот наряд отличался сильно. На бедре у пришельца висели ножны, в них что-то поблескивало.

Откуда он тут взялся? Уж точно не пешком пришел в долину — его бы еще вчера заметили охотники.

Приблизившись, незнакомец что-то выкрикнул, и женщины ответили испуганным визгом. Старики отогнали их, а сами ответили на приветствие гостя должным образом.

Подошел горшечник.

Тамберли и разведчик долго присматривались друг к другу. Пришелец явно принадлежал к той же расе, что и жители рыбацкой деревни.

Горшечник подивился тому, как спокойно воспринял его разум случившееся. А ведь это конец долгого ожидания, исполнение главной мечты.

Все правильно. Ни к чему лишний раз будоражить людей, даже если это первобытные люди каменного века. Можно было бы обойтись и без оружия, что на бедре у этого парня.

Разведчик кивнул.

— Чего-то подобного я и ожидал, — старательно проговорил он. — Вы меня понимаете?

Темпоральный язык въелся американцу в плоть и кость. Но ведь это было…

— Понимаю, — ответил Тамберли. — Добро пожаловать. Это вас я ждал… семь лет, кажется?

— Меня зовут Гийом Сиснерос. Родился в тридцатом веке, но работаю на Универсариум Халла.

«К тому времени человечество уже обладало технологией для хронопутешествий, — сообразил Тамберли, — и заниматься этим можно было открыто».

— А я Стивен Тамберли из двадцатого века, полевой историк Патруля.

Сиснерос рассмеялся:

— Обмен рукопожатиями был бы сейчас вполне уместен.

На горшечника и чужеземца в благоговейном молчании смотрели туземцы.

— Итак, вы здесь застряли? — задал Сиснерос риторический вопрос.

— Да. Необходимо сообщить Патрулю. Доставьте меня на базу.

— Разумеется. Километрах в десяти отсюда я спрятал на берегу реки темпороллер. — Сиснерос чуть помедлил и добавил — Собирался выдать себя за бродягу, пожить тут и решить, если получится, археологическую загадку. Но как я теперь догадываюсь, загадка возникла благодаря вам.

— Вы правы, — кивнул Тамберли. — Сообразив, что без посторонней помощи мне отсюда не выбраться, я вспомнил о культуре вальдивия.

— Самая древняя керамика западного полушария, — подхватил Сиснерос. — Почти точно копирует японскую керамику древнего периода Дзёмон. По общепринятой версии, какую-то рыбацкую лодку перенесло ветром через Тихий океан; найдя прибежище на этих берегах, японцы обучили местных гончарному делу. Но очень уж много натяжек. Все-таки восемь тысяч морских миль — можно ли выжить в таком путешествии? И как случилось, что рыбаки владели сложнейшим для того времени ремеслом, которым в их родной стране занимались только женщины?

— Да, я делал японскую керамику и ждал, когда ею кто-нибудь заинтересуется в будущем и отправится сюда, чтобы проверить.

По большому счету он даже не нарушил охраняемый Патрулем закон. У этого закона довольно гибкие рамки, а в сложившихся обстоятельствах важнее всего было вернуться.

— Очень умно, — кивнул Сиснерос. — Как вам тут жилось?

— Местные рыбаки — милейшие люди, — ответил Тамберли.

«Предстоит тяжелейшее расставание с Аруной и малышами, — думал он. — Эх, был бы я святым, ни за что бы не согласился на предложение ее отца, не взял бы ее в жены. Но семь лет — огромный срок, да и не было уверенности, что робинзонада когда-нибудь закончится. Здешняя семья будет по мне тосковать, но я оставляю достаточно добра, чтобы Аруна вскоре обзавелась новым мужем, сильным и добычливым. Скорее всего, это будет Уламамо. И они проживут свой век в достатке и радости, ничуть не хуже, чем их соплеменники. И пожалуй, не хуже, чем многие люди в далеком будущем».