Галина Мишарина: Бури

Бури и правда был заполнен невиданной силой. Это ощущал всякий, что приближался к нему. Но лишь немногие понимали, о чём говорит Белая комната, немногие знали, что несёт в себе её светлое искрящееся сердце.

— И таким образом появилась возможность путешествовать сквозь реальности, вероятность которой…

На земле валялась побитая градом помидора. Она вызвала у меня жалость. Спелая, сочная помидора валялась, никому не нужная. Я подняла ее, стряхнула мусор. Алеард вышел следом за мной.

— Наверное, тебе нужно сходить домой, Фрэйа. Отдохнуть, поесть. Если сможешь, ближе к вечеру приходи снова.

Я была удивлена его поведением. Наверняка он хотел как можно скорей узнать, что я видела, но давал возможность собраться с мыслями, и эта неторопливая рассудительная забота пригрелась в моем сердце радостным комочком.

— Обязательно приду, Алеард, только приведу себя в порядок.

Его губы дрогнули. Он окинул быстрым взглядом мое «платье», и, кивнув на прощание, направился к незнакомым мне людям. Ну а я пошла домой. Тем более что вымыться мне бы действительно не помешало…

Перун вынырнул следом и, отфыркиваясь, поплыл к берегу. Во рту была зажата любимая игрушка — сплетенный из толстых веревок шнур. Я лежала на спине и, ухватившись за песий хвост, блаженствовала. Больная рука отдыхала, грязь с меня сошла, синяки перестали ныть. Озеро, в котором я купалась, называлось Ледяной Великан. Били из-под земли холодные ключи, поставишь ноги — и сразу немеют. Зато в такую жару в самый раз.

Я вышла на берег, выжимая волосы, пообсохла немного на солнце. До чего славно было вот так поваляться на травке голышом, прожариться как следует! А потом ухнуться в воду с горки, поднимая тучу брызг, и плавать, и нырять до бесконечности! Все-таки вода меня взбодрила, придала сил. Когда высохли на ветру волосы, я, переодевшись в чистое платье, отправилась в комплекс. Времени было уже много, но солнце еще припекало.

Я не заметила особых изменений в комплексе. Ветки валяются, кое-где трудно пройти, не испачкавшись в грязи, но ничего серьезного. Видимо, основной удар пришелся на ангар. Все же хорошо, что я там была одна. А, может, и не очень. Как объяснить, как поверить в произошедшее? Мне казалось, что одной силы правды будет недостаточно. Ноги сами принесли меня к Бури. Ребята здорово потрудились, к нему легко можно было подобраться. Я тщетно высматривала свою босоножку.

С кораблем было что-то не так. Я не сразу поняла это, но он стоял поперек ангара, а не вдоль. Ни один даже самый сильный ветер не смог бы передвинуть его. А это значит…

— Фрэйа! — раздался за спиной знакомый голос. Это был Конлет. Как всегда лохматый, в джинсах с рваными коленками и светлой майке. — Как ты? Капитан сказал, тебе больше всех досталось.

— Все хорошо. Придется поберечь руку, но это ненадолго, поэтому переживать не из-за чего, Конлет.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Разве что придется заново отстраивать ангар, — произнес он с легким укором.

— Хорошо, что не придется заново собирать корабль, — пошутила я, но ему моя шутка явно не пришлась по душе. Он скривился, словно от боли.

— Я бы не был так уверен. Как видишь, и ему досталось.

Я посмотрела на Бури. Кое-где на корпусе великана красовались вмятины, но я осознала, что это были отнюдь не травмы. Просто он по-другому лег . Лег и заснул, как живой, еще и завалился на бок! Его шерсть и перья, и блестящие рыбьи чешуйки просто переместились, поменяли положение. Как же Конлет не видел того, что было очевидным для меня? Я уже хотела ему об этом сказать, но наткнулась на почти враждебный, недоуменный взгляд юного техника, и попридержала язык. Еще мне его носом тыкать! Конлет не терпел, когда его поучают, и ужасно не любил, когда с ним спорят.

Пришлось промолчать, не соглашаться же? Парень торопливо передернул плечами.

— Пойду я, Фрэйа. Дел много.

— Удачи тебе! — ответила я, и он поспешил к Бури. Я тоже хотела подойти к кораблю, но вокруг него сейчас было столько людей, что я постеснялась им мешать. Я отправилась искать Алеарда.

Было так: мы с сестрой играли на берегу реки, в теплых лучах осеннего солнца. Краснели по берегам старые дубы, вспыхивали цветными пятнами клены, берёзы и рябины. Я всегда очень любила осень. Было в ней что-то волшебное, прекрасное, вдохновляющее; осенью хотелось летать, и мечтать, и мчаться навстречу ветру. Моя сестра, на тот момент ей исполнилось двенадцать, в играх была заводилой. Мне было шесть, и я росла странным ребёнком. Не потому, что ощущала себя таковой, а потому, что окружающие говорили об этом открыто, не боясь смутить или обидеть меня. Я и не обижалась, но мотала на ус, осознавая, что рано или поздно мне придётся сделать решительный шаг в сторону, сойти с тропы. Пришлось решать: жить с этой странностью или побороть её. Вскоре я поняла, что бесполезно пытаться изменить часть собственной души, а потому так и осталась странной для многих.