Захар Петров - Чистилище

Вера смотрела на отрешённые лица этих людей, случайно собравшихся возле одного костра. Станция Пролетарская стала похожей на адское пепелище – обугленные остовы жилищ, чёрные стены, тут и там валяются обгоревшие человеческие черепа и кости. Лишь на потолке каким-то чудом почти не повреждённым сохранилась живопись партизанских художников, увековечивших несколько десятилетий истории Муоса. В пятнах сажи герои прошлого смотрели на творящееся внизу с каким-то грустным недоумением. Вряд ли кто-то найдётся в ближайшие сотню лет, кто решит заполнить последние несколько метров потолка изображением людского безумия, уничтожившего этот подземный мир.

Станцию восстанавливать было некому, а заселять было незачем. Правда где-то в тёмных углах слышалось топтание нескольких местных обитателей. Кто они: чудом выжившие в пожаре партизаны или кто-то из пришлых, понять было невозможно. Одежды на них почти не осталось, а тела были покрыты сажей и коростой от кожных болезней. Теперь они уже мало походили на людей, даже бегали они как-то согнувшись, как будто собирались встать на четвереньки. Чувствовалось, что они со злобой поглядывают на собравшихся у костра, но нападать на такое количество своих сородичей они опасались и поэтому опасности пока не представляли.

Те, кто сидел возле костра, казалось, не слушали Веру вообще. Они завороженно смотрели на костёр, будто пытались сжечь свои невесёлые мысли в языках пламени. Вот два парня, сидящие по бокам от молодой беременной женщины. В их испачканных комбезах угадывалась военная униформа, в ножнах у каждого было по мечу, а за спинами – арбалеты. Скорее всего, это были бывшие асмейцы, наверняка успевшие пролить немало крови. Кто для них была эта беременная женщина – сестра, случайная попутчица, жена одного из них или пленница, исполняющей обязанности наложницы их обоих, - понять было не возможно. Они никак не общались и не проявляли никаких эмоций ни друг к другу ни к окружающим.

Женщина с мальчиком лет шести, очень худым и бледным, скорее всего чем-то больным. Пожилой мужчина со смешным жёлтым чемоданом за спиной, которым он очень дорожил, потому что не снимал его даже сидя у костра. Остатки чиновничьего комбинезона выдавали в нём бывшего инспектора, обитателя Улья.

Парень и девушка лет двенадцати с одним на двоих партизанским арбалетом. Они держались за руку, как будто боялись друг-друга потерять.

Девчонка лет десяти в диггерской юбке и с одним секачом, да и то сделанным не так добротно, как те орудия убийства, которые и сейчас висели в чехлах на Верином поясном ремне. Под руки у неё была повязана широкая тряпка, закрывавшая верхнюю часть туловища. Один глаз перевязан серой повязкой – скорее всего под грязной тряпицей скрывалась пустая глазница. Она одна, с одним секачом, нарушила правила ношения одежды диггеров, - это могло означать только одно – её бригада погибла, а других диггеров ей найти не удалось. Вероятно она была начинающим диггером, каких много набирали в бригады после войны с Республикой из сирот и беспризорников. Но её диггерское восхождение уже закончилась, она в нём разуверилась и просто не знает, что делать дальше.

Ещё одна женщина с повязанным на голове платком, который скрывал лишь часть страшного гноящегося ожога, охватившей правую часть лица и шеи. На руках она держала свёрток наподобие спеленатого младенца. Вот только младенец не разу за всё время не пошевелился и не подал и звука. Рассмотреть личико младенца было невозможно – женщина прижимала свёрток к своей груди, раскачиваясь в такт какой-то песне, беззвучно напеваемой ею одними губами.

Здесь было ещё несколько неприметных личностей, одежда, аксессуары, примитивные украшения, причёски и акцент которых выдавал в них жителей Востока, бывших американских территорий, независимых поселений.

Все они бежали от войны, голода и смерти. Одни шли в Улей, надеясь нарваться на какой-нибудь склад, об изобилии которых ходили слухи. Другие бежали из голодного Улья в отдалённые поселения, где могло ещё теплиться сельское хозяйство, а значит может найтись и еда. Кто-то просто брёл вперёд, надеясь найти место, где сохранились человеческое тепло и покой. До Краха их жизнь не была беззаботной, но то, с чем они столкнулись сейчас, напоминало блуждание по аду. Сейчас они одни из самых сильных людей Муоса, потому что до сих пор были ещё похожи на людей. Они не позволили себе свалиться в беззаботное сумасшествие, как те, кто сейчас шуршал по углам. Им хватило воли, чтобы идти вперёд, а не прилечь в каком-нибудь грязном углу в ожидании смерти. Они воздержались от искуса уйти в небытие, повесившись или перерезав себе вены. Вере было неведомо их прошлое, как и не было известно, проживут ли они ещё несколько дней. Но по сравнению с теми, кого она увидела в этом своём последнем путешествии по Муосу, эти люди казались самыми человечными.