Джеймс Типтри - Райское молоко

Они тормозили. С одного борта светилась зловещая звезда, исчезла и вновь появилась.

- Вон та, третья.

Они почувствовали действие гравитации. Тимор заметил большое скопление звезд на экране.

- Это Рай.

Они совершали посадку на планету Рай.

- А где же города?

- Под облаками.

- Здесь девять десятых всей поверхности занимает океан. Я не вижу ни дорог, ни полей.

- Верно. Они им не нужны. Открытые пространства предназначены - были предназначены - для занятий спортом или для танцев на воде.

- Вон там просвет. Спускаемся к морю.

После включения тормозной системы загудело сигнальное устройство. Сантьяго заткнул его. Они попали в сплошное облачное месиво, которое постепенно рассеялось. Потом, притянутые нитями гравитации, они совершили посадку в мире, наполненном тусклым рубиновым светом.

Перед ними расстилалась гладкая молочно-белая поверхность - море. Плоский берег, кое-где покрытый низкими зарослями папоротника. И длинная стена с бойницами. Стена потрясла Тимора. Этого не могло быть, но это было.

Сантьяго нахмурился, недовольный таким началом.

- Что это они выдумали? Это что, средство от заразы?

Тимор почти не слушал его.

Запоры люка поворачивались, и это вращение словно ввинчивало его в прекрасное, тускло-гранатовое свечение атмосферы планеты.

- Вот здесь ты не соврал, новичок.

Люк открылся, и они вступили в рай. Живительная влага хлынула в легкие Тимора.

- Ну и духота. Ты уверен, что здесь можно дышать?

- Пойдем. В город.

- А где же твои шпили?

Тихое мелкое море мягко плескало в берег. Тимор терпеливо потянул Сантьяго за руку, почувствовал, как тот споткнулся.

- Пойдем.

- Где же город?

- Идем. - При тусклом свете они продрались сквозь заросли фруктовых деревьев. Море, глубиной едва во щиколотку, плескалось у них за свиной.

- И это называется городом?

Тимор смотрел на приземистые стены с бойницами, освещенные лишь сумерками. Они показались ему ниже, чем были когда-то. Но ведь и он был ребенком.

- Его покинули, и он превратился в прах.

- А это что за пакость?

Серые отвратительные существа появились из-за стен и приближались к ним.

- Это... это, должно быть, слуги, - ответил Тимор. - Рабочие. Видимо, они не умерли.

- Они что, помогают этим Кроттам быть похожими на людей?

- Нет-нет.

- А это? Ведь это ничто иное, как грязные хибары.

- Нет, - упрямо повторил Тимор. Он двинулся вперед, таща своего друга за собой. - Смотри, они разрушились от времени.

- За семь-то лет?

В ушах Тимора зазвучала негромкая музыка. Трое существ приблизились к ним ближе остальных. Они были такого же сизо-серого цвета, как и одежда Тимора. Только на локтях и коленях кожа была не шелковистая, а огрубевшая. Они раздвинули ноги. Между ними, под отвисшими животами болтались гигантские гениталии, оставлявшие в мягкой почве тройные борозды. У третьего посреди туловища проходил ряд огромных сосков. Их черно-голубые овальные лица издавали мягкие протяжные звуки.

Он встретился взглядом с их покрытыми золотистой коростой, печальными, как у жаб, глазами. Все вокруг дрогнуло, стало прозрачным, Музыка...

Внезапно на него обрушились жуткие, негармоничные крики. Тимор завертелся. Иноземец радом с ним смеялся, обнажив зловещие хищные зубы.

- Что же, Кротти, мой приятель! Итак, это Рай! - вопил Сантьяго. - Это даже не Кротти. Это еще более низшие существа! Поговори со своими дружками, Кротт, - выдохнул он, - ответь им!

Но Тимор не понимал его. Что-то ускользало от него, что-то очень важное. Что-то уходило из его сознания, и это почти растворило, погубило его.

- Совершенно необходимо, чтобы этого ребенка привели в норму, - произнес он незнакомым голосом. - Это сын Скаута Тимора.

Но эти слова ничего не означали для него. Так как раньше он слышал свое имя лишь в музыке. Свое настоящее имя, имя его. детства, имя, принадлежащее тем мягким серым рукам и телам в том, первом его мире. Телам, которые научили его любить, все время в грязи, в нежной прохладной грязи.

Существо рядом с ним издало душераздирающие вопли.

- Ты хотел прекрасного! - и это были последние человеческие слова Тимора.

И вот они уже барахтались в приятной грязи, рядом с ним извивались и терзали его серые тела. Потом он понял, что это уже не возня, а любовь, и такой она была всегда.

А голоса вокруг него становились все громче, находящееся под ним существо было все в грязи. Оно то ли уже умерло, то ли ползло умирать в белесо-серое море. Звучала музыка.