Николай Дашкиев - Зубы дракона. «Властелин мира»

— Нет, нет! Мне кажется, все в порядке. Но старик… Я не знаю, чего он хочет. Пойдите к нему, уговорите… Нужно же кому-то остаться возле больной…

Андрей направился в хижину. Старик встретил его на пороге неразборчивыми выкриками, угрозами, проклятиями. Можно было понять только одно: мусульманин испуган тем, что операцию его жене делала не русская, а индийская женщина.

Напрасно Лаптев доказывал, что присутствие врача просто необходимо, что больная без квалифицированного присмотра может погибнуть. Старик был неумолим.

Андрей с Майей возвращались в лагерь на рассвете. Розовело небо. Просыпались птицы. Неторопливо и мощно дышала земля, вбирая в себя жизнетворную прохладу перед удушливым днем.

Потом вспыхнули облачка над горизонтом. Засияло, окрасилось в золотистые жизнерадостные цвета все вокруг; и лес, и река, и укрытая белой пылью дорога.

В такое время только радоваться жизни, мечтать и надеяться, упиваясь солнечными лучами утра, нежного, как юность.

Но Майя и Андрей шли молча, печальные, полные тоскливых предчувствий и того неудовлетворения, которое всегда следует за неудачей.

Лаптев доложил Калинникову об операции и о странном поведении старика-мусульманина.

Профессор, нахмурившись, вздохнул:

— Скверно!.. Я забыл вас предупредить, Андрей: в Индии обострилась борьба между индусами, то-есть брахманистами, и мусульманами. Мы допустили ошибку. Если больная умрет, никто из мусульман больше не придет к нам. А здесь их — шестьдесят процентов.

К вечеру второго дня прибежал старик-мусульманин. Он рвал на себе волосы, крича, что его жена умирает.

Это были пышные похороны — самые пышные на всю округу впервые за много лет. Все, от последнего золотаря из касты шудра до важных брахманов, увидели, сколь богат Пьяришонгкор Чаттопадхайя, — сын, внук и правнук писаря из касты кайоста, а теперь — богатый землевладелец, заминдар.

Над смертным ложем молодой жены заминдара целые сутки бормотал мантры из священных книг самый главный жрец — пурохит. Ему помогали пятьдесят брахманов, считавших своей обязанностью прежде всего как можно больше съесть в честь умершей. Похоронный костер сложили только из сандалового дерева, чтобы вместе с его ароматным дымом развеялось и бренное тело жены заминдара, а ее дух позже воплотился в ином образе и перешел в высшую касту. Брахманы уверяли, что так и произойдет, ибо Пьяришонгкор Чаттопадхайя прославился праведной жизнью и неусыпным соблюдением кастовых обычаев и законов.

Поднимается вверх ароматный сандаловый дым, ветер несет его далеко — до самого Навабганджа, до бедной хижины старого мусульманина Ойяма, просачивается в комнату, попадает в ноздри юной женщины, почти ребенка, которая, разметавшись, лежит на ветхом коврике и в бреду зовет маму, — ту, которая всегда помогает…

Но нет, не поможет и мать! Она сидит вот здесь, рядом; из ее воспаленных глаз уже не льются слезы. А дым сандалового дерева щекочет ей нос, дразнит и радует: проклятые индусы, узнали и вы горе!.. Жгите, неверные, своих детей, жгите! Огнем развеянное не воплотится в живом, не надейтесь!.. Жгите, жгите, — как бы не сгореть и вам самим!

Так думает старая женщина, почти обезумевшая от горя, готовая проклясть весь мир за то, что умирает ее дочь. Так думает старый Ойям — полновластный собственник своей молодой жены. А возле больной сидит толстый грязный мулла, бормочет стихи из корана и время от времени выкрикивает писклявым голосом скопца:

— Смотрите, люди!.. Смотрите, правоверные!.. Индусы решили уничтожить всех мусульман!.. Самый ароматный цветок нашего селения подрезан ножом языческой девки!.. Горе нам, горе!

Мулла кричит так, чтобы слышали все мусульмане, толпящиеся под окнами хижины. Его слова падают на подготовленную почву: на протяжении многих столетий в Индии длится глухая вражда между индусами и мусульманами, которую все время кто-то раздувает.

Жили-были в Навабгандже две подруги — Кончонмала и Кушум. Первая — богаче, другая — беднее. Та — индуска, эта — мусульманка. Для них не существовало спорных вопросов религии и экономики; они любили друг друга и поклялись никогда не разлучаться.

Их разлучили, когда им минуло по двенадцать лет. Кончонмала вышла замуж, — а вернее, ее "отдали в дом свекра", как говорят в Бенгалии, — за богача Пьяришонгкора, а Кушум досталась старому Ойяму. И пошли подруги разными дорогами.