Николай Дашкиев - Зубы дракона. «Властелин мира»

А если вы увидите какую-нибудь вещь только один раз в жизни? При таком условии в вашем мозгу останется определенный, но очень слабенький след.

Через некоторое время вы пробуете вспомнить виденное. Мозг напрягается, стремится воссоздать нужные электрические колебания. Они действительно воссоздаются, но имеют чрезвычайно малую мощность.

Человек, выбиваясь из сил, старается вспомнить. Казалось бы, вот-вот всплывет забытое. Уже как будто даже вырисовываются знакомые контуры среди бесформенного тумана. Но нет, вновь не то!.. Говорят: «Вертится в голове!»… Вот так «вертеться» может долго, пока не удастся припомнить обстоятельства и место действия. А затем происходит взаимное усиление колебаний и, наконец, восстанавливается память.

Теперь используйте мой интегратор. Уловите с его помощью электромагнитные колебания мозга человека в момент припоминания, усильте их в сотни раз и вновь пошлите в тот же мозг. Вы сразу увидите все, как было. Можно дать даже такое усиление, что воспоминания станут для нее более яркими, нежели действительность.

Инженер может обойтись без таблиц и справочников, – он будет помнить формулы, цифры, правила, методы решения тех или иных задач… Художник заметит такие нюансы красок, уловит столь характерные черты окружающего и так сумеет их отобразить, что каждая картина станет непревзойденным шедевром вечного искусства… Умозаключения философа, обоснованные сотнями фактов, силой логики, приобретут характер непреложных законов…

Вагнер умолк, откинулся на спинку кресла, отдыхая. Сейчас его лицо было печальным и человечным.

– Я владел всем этим, – сказал он тихо. – Я писал стихи и философские трактаты, рисовал картины, даже создал оперу. Уверяю: все это было не хуже обычных произведений моих современников – специалистов в этих вопросах. Но я не стал ни Бетховеном, ни Гете, ни Гегелем. Да это и не удивительно: даже мой интегратор не сделает болвана гением, а я в искусстве был жалким дилетантом… Зато мне удалось построить вот этот усовершенствованный интегратор… Я уже мечтал о том, чтобы создать портативный прибор, – ну, хотя бы не больше шкафа среднего размера. Я уже видел тот день, когда мои интеграторы будут стоять в рабочих кабинетах государственных деятелей, конструкторов, людей искусства… И вот когда я был близок к решению этой задачи, налетели советские бомбардировщики и разрушили мою лабораторию до основания… Я имел право ненавидеть вас, русских, и действительно ненавидел… Но теперь я вам лишь благодарен: вы спасли от страшной судьбы многих талантливых людей мира…. Посмотрите на меня, когда интегратор не включен. Страшно, правда? «Сверхчеловек» превращается в слепого и глухого дождевого червя… И это закономерно. Природа мудра: она уравновешивает силы и возможности. Я увеличиваю усиление радиоколебаний мозга, а организм реагирует на это каждый раз медленнее. И, наконец, наступает предел…

Профессор Вагнер вновь умолк и склонился над столом, охватив руками большой неуклюжий «радиошлем». Сказал с отчаянием:

– Да, наступает предел… Для меня он уже наступил.

Несколько дней назад я установил максимальное усиление, – следующая ступень приведет к разрушению клеток мозга… А сегодня, подслушивая ваш разговор, я так напрягал свой слух, что у меня до сих пор звенит в ушах.

Еще несколько дней или недель я при помощи интегратора буду видеть и слышать так, как вы без него. А затем начнет надвигаться вечная темнота и тишина… Я вызвал вас потому, что мне больше некому исповедаться перед смертью. И еще: знайте, что никаких секретов я не скрыл. Это все выдумки Харвуда и Смита, – вернее, их надежды. Им удалось обмануть меня: я спроектировал институт, создал мощный интегратор, наивно считая, что колбасник Книппс в самом деле способен заинтересоваться возможностью раскрыть тайны человеческого мозга. Но вскоре я убедился, что дело идет совсем о другом. Передача на расстоянии простейших физиологических ощущений, ознаменовавшая собой неудачу моих первых опытов, пришлась по вкусу бездарному Харвуду больше всего. Вдвоем со Смитом он стал настойчиво экспериментировать на животных. Я не мог возразить, ибо Харвуд, мой помощник, фактически был хозяином, «боссом»…

Однажды, сидя у интегратора, я услышал далекий и слабый, но такой страшный вопль, что меня оторопь взяла. Звук долетал со стороны экспериментальной. Я решил, что Харвуд экспериментирует над каким-то высшим животным, причиняя ему невыносимую боль. Это было бы слишком бесчеловечно.