Отто Гайль - Лунный перелет

— Я хочу видеть Землю, Ганс, а не Марс.

— Ну, конечно, сними свои очки и стань у телескопа…

Алекс отступил несколько назад.

— Ты хочешь запутать меня… Ведь Земля внизу. — И он несколько раз махнул рукой по направлению к полу.

— Где, по-твоему, надо искать центр Земли?

— Центр Земли? Конечно, там же…

— Наверху, дядя Алекс! — И инженер указал за окно.

— Вон, где находится центр Земли; там же и Арабский пролив, над которым мы сейчас и находимся.

Алекс стоял с разинутым ртом.

— Земля там на небе?

— Не забудь, — стал объяснять Гардт, — что мы поднимались под острым углом [к] поверхности Земли, поэтому мы должны искать Землю сбоку. Искусственная тяжесть, благодаря которой нам кажется, что ось ракеты находится в вертикальном положении, в действительности направлена не к Земле, но от дюз нашей ракеты, которые, хотя и слабее, но все же продолжают работать.

Голова доктора завертелась, словно мельничное колесо.

— Если бы мы поднялись по направлению к Солнцу, то есть днем, — продолжал Ганс, — мы могли бы видеть нашу Землю сбоку. Это было бы великолепное зрелище.

— Почему же ты не вылетел днем?

— Ради удобства земных обсерваторий. Тогда в продолжение всего нашего пути мы находились бы между Землей и Солнцем и не могли бы быть видимы со стороны. [9] Потому что ракета была бы обращена к Земле своей неосвещенной стороной.

Гардт не отходил от путевой «карты» и предоставил дяде размышлять на свободе. Доктор внимательно смотрел в пространство, пытаясь представить себе, что где-то находится твердая земля. Люди стоят там на твердой почве, спокойно расхаживают, и никому из них не интересно ломать себе голову над тем, где находится центр Земли. Через несколько минут он сказал племяннику:

— Наверно сотни тысяч глаз направлены теперь к нам и следят за убегающей светящейся точкой… Если подумать о бесчисленном множестве озябших ног, о насморках, быть может, об эпидемии гриппа, который распространится завтра там внизу или вверху из-за нас, то, пожалуй, простая вежливость обязывает чем-нибудь ответить на это внимание. А ты поступаешь так, словно мать-земля тебя нисколько не интересует.

— Милый дядя, — сказал Гардт, — указания моих измерительных приборов занимают меня сейчас гораздо больше, чем темная ночь вокруг нашей ракеты. Достаточно будет, если эту обязанность возьмешь на себя ты. Конечно, я говорю не об одних только озябших ногах…

— Кстати: тут даже слишком жарко, — простонал Алекс — Ты не мог бы несколько умерить отопление?

— Этого отопления я никак не могу умерить. Жара идет извне.

— Извне? А я полагал, что в мировом пространстве страшно холодно.

— Безусловно, но эта теплота — результат трения воздуха о внешнюю оболочку нашей ракеты. Мы должны считать себя счастливыми, что бериллиевая оболочка так крепка и устойчива. Впрочем, я могу успокоить тебя и сказать, что эта температура долго не продержится. Она и так уже, кажется, упала… Стенки ракеты остывают.

Гардт крикнул Андерлю, который не успел еще уснуть:

— Какая температура внизу?

— 33 по Цельсию.

— Гм!.. Термометр на верхушке показывает 38°. Распыли, Андерль, немножко жидкого кислорода и открой на короткое время клапан сверх-давления.

Жара действительно была невыносимая, и лишь испаряющийся жидкий кислород несколько умерил ее.

Доктор Александр Гардт зевал вовсю.

— Я ужасно устал, — сказал он, вытирая пот со лба. — Не знаю, почему я так устал: у меня такое ощущение, словно я всю ночь кутил. А ведь мы всего полчаса в пути.

— Ты можешь спокойно лечь спать, дядя, — сказал Гардт, который прекрасно понимал, что усталость вовсе не является следствием одной только жары.

— Пока ты проснешься, все неприятные лишения, которые Земля дарит нам на прощанье, исчезнут.

Зевая и кряхтя, Алекс с трудом забрался по веревочной лестнице в спальную. Белоснежный манящий гамак показался ему величайшим изобретением всех времен. Он не успел раздеться, как впал в глубокий сон.

Гардт остался на своем посту, хотя и он не мог пересилить усталости и слабости и страдал от жары. Но он никому не мог пока доверить наблюдение за измерительными приборами. Он решил набрать опыта для будущих полетов и знал, что малейшая ошибка может привести к роковым результатам.

Время от времени он отводил назад рычаг скорости.

Соответственно с этим уменьшалось действие дюз, ослаблялась искусственная тяжесть, и предметы теряли свой вес.