Борис Фортунатов: Всемирный следопыт, 1929 № 11

Вдруг раздался оглушительный выстрел. Мы с Петькой бросились на берег к Владимиру. Мерещилось нападение неизвестного хищника, даже мелькнула мысль, что такой горе-охотник как Владимир мог жестоко пострадать от раненого им хищника…

Выбежав на берег к лодке, я невольно остановился на месте. Парень с ружьем в руках чуть заметно двигался к лодке и вдруг, бросив его на землю, замер как столб. Когда мы с Петькой добежали до него и взглянули по направлению его неподвижного взгляда, то первое, что бросилось в глаза, было длинный хвост и еще дрожащие в предсмертных судорогах задние лапы большого до жути тощего кота.

— Рублей на тридцать — тридцать пять будет, — деловито пробормотал Петька.

— Что ты! — отмахнулся сконфуженный Владимир. — Ни один дурак и полтинника не даст за такую шкуру.

— Шкуру и дурак задаром не возьмет, а тебе за лодку денежки выложить придется.

Только теперь я увидел, что волчья картечь, выпушенная из двух стволов, продырявила весь нос лодки; если бы Владимир выстрелил на более близком расстоянии, то лодку разнесло бы на куски.

То, что Владимиру придется платить три-четыре червонца, заботило меня меньше, чем мысль: как доехать на продырявленной лодке? Чтобы добраться до противоположного берега озера, надо было проплыть около трех километров. Выручил Петька: повел нас собирать смолу. Из дощечек мы положили заплату на пробоину и тщательно залили ее смолой.

Пристыженный Владимир весь день старательно помогал мне в обследовании островка. Мы нашли еще кое-какие следы доисторического человека: насыпи из камней — повидимому над могилами, — затем непонятные сооружения из крупных валунов, тянувшиеся в один ряд, и круглые чашеобразные кучи правильной формы. По моей указке оба мои приятели тщательно обмеривали памятники и по очереди нажимали грушу у наставленного мною фотоаппарата. Весь день прошел в научной регистрации следов доисторического человека.

Вечером вернулись в деревню. Таинственный зверь, так сильно испугавший детей нашей хозяйки и трагически окончивший существование по вине Владимира, оказался деревенским котом. Как-то летом один из крестьян вместе с ребятами поехал на Кузькин остров за черникой. Дети захватили и кота, а потом он убежал вглубь острова и не вернулся обратно. Все окончилось благополучно — Владимир уплатил тридцать рублей и приобрел кличку (правда, заглазно) Кузькин Охотник.

На-днях Владимир в одной из научных организаций Ленинграда делал обстоятельный доклад о своих геологических изысканиях. По окончании доклада посыпались вопросы. Я не утерпел и ехидно спросил: не приходилось ли ему встречать между прочим каких-либо хищников? Парень побагровел от смущения, но на вопрос почему-то не ответил.

Среди современных английских писателей, пользующихся мировой славой, Уэллс занимает исключительное место, благодаря своеобразию своих тем и особенностям их разработки. Интерес к жизни общества составляет главную двигательную силу всех произведений Уэллса, независимо от того, делает ли автор предметом своих наблюдений современность или переносит действие в прошлое и будущее. Неизменно исходит он от социальных форм жизни и выдвигает на первый план не личности героев, а группы, коллективы и организации. Жилка публициста и социального реформатора бьется в этих произведениях и своеобразно окрашивает жанр утопического романа.

В самом деле, каждая из утопий Уэллса говорит не просто о том, каков будет грядущий социальный строй, а главным образом о том, каким он должен быть на основании воззрений автора, недовольного отдельными сторонами современной действительности. Однако взгляды Уэллса отражают его классовую принадлежность, а потому его социалистическая концепция сильно отдает буржуазным реформизмом.

Происходя из мелкобуржуазной среды, Уэллс прожил много лет в упорной борьбе за существование, — побывал и аптекарским учеником, и приказчиком, и младшим учителем провинциальной школы, пока не добился стипендии для завершения образования в Лондонском университете. Там он изучил естественные науки и упорным чтением пополнил пробелы своих знаний. Деятельность журналиста и сотрудника газет связала его с живой действительностью и наложила печать на его творчество.