Петр Оленин-Волгарь - Всемирный следопыт, 1930 № 01

Вскочил на ноги и, словно зверь в клетке, начал шагать из угла в угол по каюте. «Кронштадт» где-нибудь далеко от злополучного острова выдерживает сорвавшуюся с цепи бурю и с каждой минутой уходит все дальше и дальше. Эта мысль колом засела в голове…

Отчаяние заставляет человека либо растянуться пластом, не видя никакого выхода, и беспомощно лежать, либо лихорадочно ухватиться за какое-нибудь дело. Я еще раз выбежал на галлерею посмотреть на погоду. Все так же стонала и дрожала корма, все так же грохотали рифы, но ветер значительно стих и исчезли черные тучи. Небо посерело, и солнце прорывалось уже широкими прощальными лучами.

Я спустился по канату на отмель. Прилив все прибывал и вместе с ходившими по бухте огромными валами нагнал в заливчик столько воды, что перейти его вброд было уже невозможно. Пришлось раздеться, перехватить одежду бечевкой и, подвязав ее к темени, пуститься вплавь. Достигнув берега, я оделся и пошел в западном направлении, но скоро уперся в отвесные скалы, совершенно неприступные.

Тогда я двинулся в восточном направлении. Начали попадаться беспорядочно разбросанные по берегу остатки былых кораблекрушений. Вот рассохшийся бочонок, а ближе к воде — засосанная песком мокрая корзина, зацепившаяся за спутанную груду истлевших снастей. Всюду — жалкие обрывки обшивки, балок, рей, обломки мачт. Все это тлело и было затянуто саваном зеленых водорослей или покрыто белыми ракушками. Я бродил словно по старому заброшенному кладбищу среди безвестных развалившихся могил…

Моей прогулке в восточном направлении был положен предел все теми же мрачными скалами, которые в хаотическом беспорядке лезли друг на друга и заканчивались вверху какими-то похожими на башенки развалинами.

Немного отдохнул, а когда поднялся на ноги и пустился в обратный путь, то увидал большую черепаху, нежившуюся в последних лучах солнца. Она в тот же миг меня заметила и принялась улепетывать к морю, но я бросился за ней и, схватив за бок, опрокинул на спину. Беспомощно размахивала она лапками, пока ножом я не отделил ей голову.

Я страстный охотник, но одно дело бить из ружья и совсем другое — действовать ножом. Словом, чувствовать себя убийцей, глядя на свою жертву, которая продолжала медленно двигать в разные стороны лапами, пока не замерла совсем. Развести костер не представляло труда, так как берег был усеян сухими обломками. Как нужно жарить черепаху, я не имел ни малейшего представления, а потому прибег к самому простому и верному способу: сделал глубокий надрез вокруг брюшка, оставив кожу только с одной стороны. Затем вырезанную часть кожи я поднял словно крышку шкатулки, удалил все внутренности и, снова захлопнув, положил жаркое панцырем на разведенный костер. Вскоре одновременно с шипеньем до меня донесся приятно щекочущий, соблазнительный запах. Наконец, решил, что черепаха уже достаточно поджарилась. Конечно, это было не поварское блюдо, но для проголодавшегося моряка дымящееся, плавающее в жире мясо казалось пищей богов.

Вдруг я вскочил на ноги и замер. Что это такое? Неужели я только ослышался? Да нет же, нет! Вот снова раздался низкий призывной голос «Кронштадта». Это он зовет меня! Опрометью, не чувствуя под собой ног, бросился я к месту нашей прежней стоянки. За мной пришли! Я спасен, спасен! Все во мне ликовало и пело на разные голоса. Вот я вижу весь корпус парохода. Он стоит штирбортом к бухте и все время дает свистки. Бегу, лечу, кричу. Пароход начал медленно двигаться. Но что же это такое? Он уходит! Мне видна только его корма, но вот и она исчезла за скалистым берегом. Сердце готово было разорваться от неожиданного удара. Уйти перед самым моим носом! Раздался новый гудок, но в нем я слышал только жестокое издевательство. Добежал до знакомого мне «дивана» и свалился на него в полном изнеможении.

Впрочем я не долго предавался горю. Лихорадочно принялся носиться по берегу, подбирал сухое дерево и сваливал его в огромный костер, в который для густого дыма набросал мокрых канатов и снастей.

Я долго ждал ответа на мой призывной сигнал, но бухта была все так же пустынна, и в ушах раздавалась одна зловещая песня рифов.

Солнце закатилось.

Нестерпимая жажда, вызванная свежим мясом черепахи, погнала меня в каюту к скудным остаткам воды в бочонке.