— Вот это настоящая карта неба… — сказала Эмма. — Думаю, мой прадед был бы сильно разочарован…
— Никто не смог бы вообразить космос таким, Эмма, — поспешил утешить ее Мюррей. — За исключением мистера Уэллса, разумеется. — Он с улыбкой повернулся к писателю. — Только ты представлял себе Вселенную такой, Джордж, — не без ехидства заметил он. — Помнишь наш спор два года назад, когда я просил тебя помочь с публикацией моего романа? Ты сказал мне, что описанное мною будущее никогда не станет реальностью, потому что оно неправдоподобно. Я с трудом воспринял твои слова, ибо больше всего на свете хотел научиться воображать себе, какой будет жизнь через несколько лет. Да, я хотел стать мечтателем. Таким, каким был для меня ты. Но теперь могу сказать тебе, что больше не завидую твоему дару…
— Я бы все отдал за то, чтобы ошибиться тогда, Гиллиам, — сухо ответил писатель.
— А я бы все отдал за возможность сказать вам, что воображение человека считается во Вселенной одним из драгоценнейших качеств, — произнес чей-то голос у нас за спиной, — но это было бы неправдой.
Мы повернулись к двери, на фоне которой вырисовывался темный силуэт. Увидев его, мои товарищи задрожали словно листья под внезапным порывом ветра, ибо поняли, что это мог быть только Посланник, проникший в комнату в человеческом обличье.
— Боюсь, вы единственные, кто так считает, — продолжал он, не двигаясь с места, — и это логично, учитывая, что у вас только одна точка отсчета — вы сами. Однако Вселенная — место, где обитают многочисленные расы с самыми разнообразными достоинствами, в большинстве своем непостижимыми для вас, и могу вас заверить: в сравнении с ними человеческое воображение не такая уж ценная вещь, чтобы оплакивать его утрату. Вам следует больше путешествовать.
Мы молчали, не зная, что на это ответить, как, впрочем, и того, ожидает ли Посланник какого-либо ответа с нашей стороны. И хотя он по-прежнему держался в тени, я заметил, что оболочка, которую он себе избрал, чтобы расхаживать по земле, принадлежала далеко не здоровяку, а скорее тщедушному человеку. Замухрышке, если называть вещи своими именами. Но что-то в нем не давало мне покоя: его голос казался мне удивительно знакомым.
— Хотя должен признать, что ваше воображение, мистер Уэллс, сильно превосходит средние показатели для людей, — заметил Посланник, адресуясь теперь к писателю. После этого он сделал шаг вперед, попав наконец под свет лампы, и мы смогли увидеть его лицо. — Правильнее будет сказать — наше воображение.
Мы оторопело разглядывали Посланника, как две капли воды походившего на мистера Уэллса. Неожиданно увидеть перед собой его двойника, который, засунув руки в карманы, улыбался той самой довольной и одновременно скептической улыбкой, что была так характерна для писателя, было для нас серьезным испытанием. Но, разумеется, наше замешательство не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал настоящий Уэллс. Неподвижный как статуя, писатель молча, с бледным перекошенным лицом взирал на свою копию. Как понимает читатель, его растерянность была абсолютно оправданной, ведь он увидел самого себя без посредства зеркала и под таким углом, какой зеркалу совершенно недоступен. Впервые в жизни он увидел себя со стороны, точно так, как видели его остальные. В общем, он увидел себя так, как никому еще никогда не удавалось себя увидеть. Реакция писателя заставила его двойника рассмеяться.
— Полагаю, вы не ожидали, что я предстану перед вами в облике мистера Уэллса, поскольку он пока что жив. — Посланник насмешливо вгляделся в наши растерянные лица. — Для меня тоже стала сюрпризом весть о том, что человек, чью внешность я на время одолжил, желает меня видеть, и вот я прибыл сюда, в наше скромное убежище. — Посланник пригладил свои усики, как это иногда делал настоящий Уэллс, и расплылся в довольной улыбке. — Впрочем, не хотел бы умалять чужие заслуги, называя скромным убежищем эту сеть туннелей, параллельных обычным коллекторам, что с несравненным мастерством были построены нашими братьями, проникшими в ряды инженеров и рабочих той эпохи. Этот потаенный мир скрыт за другим подземным миром, расстилающимся под ногами у Лондона. Как если бы ваша замечательная Алиса последовала за кроликом дважды… Одно зеркало позади другого, вам не кажется? По-моему, вы, люди, весьма склонны находить прекрасными такого рода идеи и образы.
Уэллс продолжал смотреть на него с искаженным лицом. Казалось, он близок к обмороку.
Читать дальше