Феликс Пальма - Карта неба

— Я знаю, как трудно голосовым связкам людей справиться со звуками нашего языка, отец, — великодушно заметил Посланник. — Если не возражаете, мы можем общаться на языке землян, и на этом же языке я произнесу приветственную речь для наших братьев.

— Большое спасибо за ваше понимание, господин, — ответил священник, стараясь, чтобы его голос не дрогнул от волнения и тем более от страха. Он изменил свою позу и пошел навстречу Посланнику, с некоторым смущением протягивая ему руку, ибо понимал, что такой обычай здороваться может показаться тому экстравагантным и чересчур интимным. — Добро пожаловать на Землю, господин.

Посланник молча разглядывал его, насмешливо улыбаясь.

— Спасибо, святой отец, — сказал он после паузы и сделал шаг навстречу священнику, чтобы пожать протянутую руку. — Боюсь, что я еще не привык к земным обычаям. Хотя теперь это не так важно, поскольку изучать их уже нет никакого резона, вы не находите?

На протяжении нескольких секунд Посланник не выпускал руку священника из своей и продолжал вглядываться в него, словно призывая оспорить свое последнее утверждение. А когда наконец отпустил ее, отец Бреннер, немного обеспокоенный тоном высокомерного превосходства, что прозвучал в речи Посланника, откашлялся и постарался следовать плану, который он наметил как гостеприимный британец.

— Не хотите ли чашку чаю? — предложил он. — Этот напиток здесь очень распространен, и я уверяю вас, что телу, которое вы занимаете, он придаст заряд бодрости.

— Разумеется, святой отец, — с улыбкой ответил Посланник. — Почему бы не насладиться местными привычками перед тем, как их уничтожить?

От его слов по спине священника пробежал холодок. Похоже, Посланник был намерен постоянно напоминать ему, что все, что было ему знакомо, все, что его окружало и что он любил больше, чем собственный мир, в считанные дни перестанет существовать. Да, тому, кто находился перед ним, было поручено уничтожить единственный мир, который Бреннер хранил в своей памяти, более того, он имел наглость презирать этот мир, заранее исключая, что он стоит того, чтобы оплакивать его разрушение.

— Идите за мной, — сказал он, стараясь не показать своей удрученности, ибо, по сути дела, находился здесь для того, чтобы облегчить работу Посланнику.

Священник подвел гостя к маленькому столику, накрытому возле стеклянной двери, которая выходила на задний двор, где благодаря его заботливому уходу благоухал небольшой садик. День клонился к вечеру, и оранжевый свет заливал горстку растений, которым он посвящал свой редкий досуг и чей аромат приносил с собой в ризницу вечерний ветер. Его охватила тоска при мысли, что этот садик исчезнет вместе со всей планетой, а значит, и покой, всякий раз нисходивший на него, когда он, вооруженный перчатками и садовыми инструментами, возился там, спрашивая себя, испытывают ли то же чувство люди, когда занимаются этим почти непроизводительным трудом. Он постарался скрыть всепоглощающую грусть и с почтительной улыбкой принялся разливать чай, а тем временем куранты на галерее беспечно вызванивали свои ноты, как делали каждый день, потому что никто не сказал им, что этот день может стать последним.

— Вы правы, превосходное питье, — похвалил Посланник, отпив глоток из своей чашки и осторожно поставив ее на блюдце. — Вот только не знаю, заслуга это напитка или совокупности органов, которыми обладают земляне, чтобы его оценить: обоняние, нёбо, горло… Вот сейчас, например, я чувствую теплый след, оставленный там чаем, который медленно достиг моего желудка.

Священник с улыбкой наблюдал, как Посланник с явным удовольствием поглаживает свой живот. Он напоминал ребенка, получившего новую игрушку. Его манера брать чашку; словно это была пробирка для опытов, или вытираться салфеткой выдавала недостаток практики во владении новым телом, что и выражалось в особой деликатности, которая сотрется лишь по прошествии лет.

— Хорошие у них тела, — искренне похвалил отец Бреннер. — Ограниченные в восприятии окружающего мира вследствие своих рудиментарных чувств, но зато способные вовсю наслаждаться теми немногими удовольствиями, что могут от него получить. А цейлонский чай просто восхитителен. К тому же теперь его можно пить, ничего не опасаясь. А ведь еще несколько лет назад, когда фекальные воды спускали непосредственно в реку, одной такой безобидной на вид фарфоровой чашечки было достаточно, чтобы заразиться тифом, гепатитом или холерой. Конечно, для нас эти болезни не представляют смертельной опасности, но, уверяю вас, находиться внутри тела, страдающего каким-нибудь заболеванием, довольно неприятно.