Сергей Снегов: Сверхцентр бессмертия

– Может быть, лучше поговорить потом? – Генрих придал голосу тон беззаботного равнодушия. – И вправду, Франци, ты немного поправишься, подкрепишься… Нам не к спеху.

Больной покачал головой:

– Мне к спеху. И я просил тебя не говорить так быстро. Это ужасно, как ты выбрасываешь слово за словом! – Он страдальчески прикрыл веками глаза, снова раскрыл их, сказал с упреком: – Не хочешь понять, Генрих… или не веришь. От бессмертия не поправляются, от бессмертия не выздоравливают. Пойми наконец! Бессмертия можно только лишиться – и лишь с жизнью, лишь с жизнью! Бессмертие и жизнь во мне неразрываемы, Генрих, вот где источник ополчившихся на меня несчастий. Очень прошу тебя, выслушай меня со всем вниманием.

– Я слушаю тебя со всем вниманием, – покорно повторил Генрих.

Франц в университете, несмотря на свою болезненность, числился в десятке лучших профессоров. У него был прирожденный лекторский дар. Не прошло и минуты, как бессвязная речь превратилась в аргументированную лекцию. Генрих вскоре поймал себя на том, что слушает с интересом. Он намеревался усердно демонстрировать внимание, чтобы не волновать обидчивого друга. Усилий не понадобилось, внимание пришло само. Если Франц серьезно задумал исповедоваться, то он позаботился облечь свою исповедь в добротные логические одежды. Будь рядом доска, он чертил бы на ней схемы. Но доски не было, это одно сковывало больного.

Все началось с того, что года три назад Франца Мравинского посетил Лоренцо Нгага, уроженец Южной Африки, блестящий знаток и исследователь хромосом. Он приехал в Столицу докладывать о своих работах по физике клеточного деления. Франц запальчиво поспорил с Лоренцо, вспыльчивый Лоренцо назвал Франца завершенным образцом научного идиота! Франц презрительно бросил ему «бездаря». Обмен оценками происходил не в зале, а в лаборатории Франца, куда Лоренцо завернул перед официальным диспутом. Выговорившись в лаборатории, оба вели себя на диспуте с яростной вежливостью. Они так словесно расшаркивались один перед другим, что на них поглядывали с недоумением. После диспута Лоренцо снова явился к Францу.

– Вы обскурант, друг Мравинский, – сказал Лоренцо с почти дружеской откровенностью. – Из-за того, что вы не понимаете физических явлений, происходящих при делении хромосом, вы отрицаете их значимость вообще. Разве это достойно настоящего экспериментатора?

– А вы, друг Лоренцо, открыв малозначительную зависимость деления хромосом от магнитных полей, гиперболизируете ее, – отпарировал Франц. – Вы похожи на человека, изучавшего свечение лампочки, но забывшего, что имеется рука, включающая и выключающая свет. Я уже объяснил вам, что не встречал столь совершенного пня, как вы. Надеюсь, вы не заставите меня повторяться?

– Я открыл способ сделать клетку бессмертной! – настаивал Лоренцо. – Почему вы так страстно нападаете на меня, Франц?

– Кому нужна ваша бессмертная клетка, если умирает управляющий ею мозг? Она бессмертна лишь в колбе, но не в теле.

– По-вашему, мозг нельзя заставить так же управлять делением собственных клеток, как это делает изобретенный мной прибор?

– Для этого нужно создать в мозгу наряду со множеством центров, заведующих функциями организма, еще один центр, специально ответственный за абсолютную регенерацию всех тканей. Некий сверхцентр, обеспечивающий бессмертие. Когда-нибудь, возможно, его создадут – и тогда человек обретет вечность. Но пока никакого сверхцентра в мозгу нет.

– Послушайте, Франц, а почему бы нам не вырастить такой сверхцентр? – вдруг предложил Лоренцо. – В мире не существует человека, так блестяще разбирающегося в физиологии мозга, как вы. Надеюсь, вы не будете отрицать, что сегодня ни один не сравнится со мной в понимании процессов клеточного деления? Давайте объединим усилия!

– Мы еще немного поспорили, – вспоминал Франц с неожиданной нежностью, на миг преобразившей его измученное лицо, – и кончилось тем, что Лоренцо перевел свою лабораторию в Столицу. Теперь я должен сказать о самом Лоренцо, чтобы ты понял последующую трагедию. Я не буду говорить о нем как об ученом. Он гениален… был гениален… так точней. Равных ему по творческой силе интеллекта я просто не знал. Я уж не говорю о том, чтобы кто-то мог превзойти его. Но он был гениален не только в своей специфической области, нет, он был уникально, сверхвозможно одарен способностями вообще, разнонаправленными способностями, он лишь сконцентрировал их в одной области, лишь нацелил их на одно направление. С таким же успехом он мог бы стать величайшим математиком, или астрономом, или историком, или лингвистом. Но он пожелал стать биологом, таков один из важнейших факторов всей истории человечества, и это уже не переделать.