Александр Соловьёв: Мятежник Хомофара

Расин на ватных ногах подошел к кушетке, сел.

Гаерская начала одеваться.

— Давно… это?.. — спросил Вадим одними губами.

— Давно — что? — не поняла Гаерская. — Вы же сами видите, теперь дорога стала тяготой. Вы все-таки врач-ампутатор. Вам и так должно быть все ясно. Давно ли?.. Не знаю даже, как сказать… мы же по иному времени…

— Мы — это кто? Значит… есть и другие?

В глазах Гаерской блеснуло беспокойство.

— Вадим Борисович, я понимаю, конечно, у вас очередь, только умоляю: запишите поближе. Завтра! Послезавтра! Любую сумму заплачу! Честное слово! У меня есть деньги! Не могу больше ждать! Чувствую уже… вот-вот помрачение будет. Помрачение!

Расин опустил голову.

— Простите, — медленно проговорил он, чувствуя, что впадает в ступор. — Ничем не могу помочь.

Ему все ещё мерещился ползущий по дороге жук.

— Вам к другому специалисту, — добавил он. — Впрочем… видимо, это мне надо к другому специалисту.

— Знаете, что?! — вдруг крикнула женщина. — Не надо со мной так! Я добросовестно делала свою работу. Я выполнила все условия. Сто человек. Ровно сто! Я их всех пропустила. Сто человек! Даже блокнот вела, галочки ставила. У меня в блокноте сто галочек. Теперь тяготы надо убрать! Уберите их!

Расин покачал головой.

— Нет. Я ничего не видел. Я ошибся.

— Доктор!

— Уходите, прошу вас. — Он поднял взгляд. — Вам нужно уходить, госпожа Гаерская. Я сегодня не совсем в порядке, понимаете?

— Это вы меня поймите, доктор! — крикнула она. — Я ведь за помощью к вам пришла. Вы обязаны мне помочь!

— Что я должен сделать? Ампутировать эту… галлюцинацию? Нет, я не шаман. Я хирург. — Он говорил все с большим трудом. — Я могу удалить аппендикс, могу желчный пузырь… А эту…

Расин заметил, что руки дрожат, и убрал их за спину.

— Стало быть, не хотите помочь, доктор?! — В черных глазах Гаерской мелькнула злоба и тут же сменилась отчаянием. — Я полдня блуждала по Сырцу. Прошу вас… — Она всхлипнула, в горле у нее заклокотало. — Пиликин же сказал! Пиликин… Пиликин — проводник. Проводник… как и я… срок службы его тоже за… закончился… и вы освободили его от тяготы… его же освободили… а меня почему не хотите?..

— Освободил? Не помню…

— Ну… да… про… оперировали его после того… как он пытался освободиться сам… Слыхала я, чем оканчивается самоизбавление.

— Не помню, — пробормоитал Расин. — Не помню дороги у Пиликина.

— Ну, да, дороги не было. Зато у него был контрольно-пропускной пункт… как в воинской части. КПП.

— Нет. Пиликин — обычный человек. Он у меня находился на лечении с травмой живота.

Гаерская достала платок и высморкалась.

— Мы все обычные люди, — зло сказала она. — Кроме вас, разумеется. Мы простые контрактники. И вы над нами издеваетесь. Тот, из ваших, который дал мне дорогу… он исчез… не вернулся. Теперь никто, кроме вас, не может возвратить к нормальному состоянию.

Гаерская перестала всхлипывать и с надеждой произнесла:

— Вадим Борисович, вспомните. Эта травма случилась с Пиликиным, когда он тоже стал сходить с ума, он попытался разрушить этот свой КПП. Он бился животом о тренажер в спортзале.

— Да? А я-то думал, это дело рук его врагов. Вижу, вы с ним хорошие знакомые. Ну, и как он сейчас?

— Спасибо. Жив-здоров… Очень тепло отзывается о вас. Так что же, доктор? Вы возьмете меня на операцию?

Вадим встал, прошел мимо женщины, сел за стол. Он вздохнул и развел руками.

— Прошу прощения, госпожа Гаерская. Поизошла ошибка. К сожалению, я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не ампутатор и не возьмусь удалять ваши так называемые тяготы. Не имею ни малейшего представления, как это делать.

Он взял со стола забытую кем-то пачку сигарет, повертел её в руках.

— Теперь попрошу меня оставить.

Лицо женщины потемнело.

— Что ж… — сухо сказала она. — Вы пожалеете.

Гаерская плотно сжала губы и, не говоря ни слова, вышла.

Когда дверь за ней закрылась, Вадим вскочил со стула и быстро заходил по маленькому кабинету.

— Типичная. Зрительная. Галлюцинация.

Он вспомнил, как вчера ночью реаниматолог Галах дважды подливал ему в кофе коньяк.

— Паленый.

Походив, он упал в кресло и, закинув ноги на кушетку, замер.

Взгляд его некоторое время блуждал по стенам, затем остановился на собственных тапках.

На коричневой коже тонким слоем лежала золотистая пыль.

По роду занятий Иван Пиликин был кем-то вроде мафиози, как сам он выразился однажды. За последнее время он оказался самым тяжелым пациентом. Пиликин попал в дежурство Расина с двумя гигантскими гематомами и разорванной селезенкой.