Роберт Сойер - Триггеры

Такси высадило их у конных статуй Арлингтонского моста. Всё выглядело очень красиво: классическая зимняя страна чудес с нетронутым белым снегом, покрывавшим ветви деревьев и статуи. Они дошли до Мемориала Линкольна, приблизившись к нему сзади и держась дорожек, которые уже расчистили — у Национальной Службы Парков была собственная снегоуборочная команда. Добравшись до Мемориала, они перешли на его переднюю сторону. Деревянную платформу и трибуну, которые поставили для выступления Джеррисона и которые они оба видели в новостях, уже убрали. Невозможно было определить, где именно пуля попала в президента, но двое подростков спорили на ступенях о том, тут это произошло или здесь . Джен это показалось несколько нездоровым, но всё же они с Эриком тоже поднялись по ступеням, чтобы посмотреть.

— Я как-то был на Дили Плаза, — сказал Эрик.

По её лицу было понятно, что это название её ничего не говорит.

— В Далласе. Где застрелили Кеннеди.

— А-а… — сказала она.

— Там нет ни мемориальной доски, ни памятного знака. Только большой белый X, нарисованный на мостовой. Если дождаться красного света, то можно пройти на середину улицы и встать на место, где его настиг смертельный выстрел Освальда.

Двое, спорившие о месте, на котором в Джеррисона попала пуля, похоже, пришли к согласию. Они по очереди встали посередине одной из широких ступеней; второй при этом фотографировал. Когда они ушли, Эрик и Джен подошли к тому же самому месту и стали смотреть на то, что, полети пуля по чуть-чуть иной траектории, могло бы стать последним, что Сет Джеррисон видел в своей жизни. Конечно, сейчас вид был другой: людей было от силы пара десятков людей вместо тысяч, что пришли тогда слушать президента, землю покрывал снег, а небо было чистым вместо пятничной облачности. Но Зеркальный пруд точно также лежал перед ними и тянулся до самого Монумента Вашингтона.

В отличие от подростков, что были тут перед ними, Эрик и Джен стояли молча, он лишь обнял её за плечи. Вдоволь насмотревшись, они вошли внутрь мемориала и несколько минут смотрели на статую Великого Освободителя. Затем они спустились по мраморным ступеням вниз и пошли в западном направлении. У них было два возможных маршрута: вдоль северной стороны Зеркального пруда и вдоль южной; они выбрали северную. Ещё несколько человек шли этим же маршрутом, и пара бегунов двигалась навстречу. Они дошли до мемориала второй мировой войны — Джен он нравился меньше всех военных мемориалов; он был построен лишь недавно, и ему было трудно тягаться с Корейским или Вьетнамским. Затем они поднялись по 17-й авеню до пересечения с Конститьюшн и прошли по плавному изгибу Эллипс-роуд.

И пришли к нему.

Или, точнее, к тому месту, где он был раньше, по другую сторону от того, что осталось от металлической ограды.

Белый Дом.

Джен видела руины по телевизору, но это не то же самое, что увидеть их воочию. Она обнаружила, что качает головой. Дыхание, конденсирующееся в морозном воздухе, напоминало о дыме, клубами поднимавшемся над развалинами два дня назад.

Она вопросительно посмотрела на Эрика — не хочет ли он подойти поближе, и он кивнул.

Министр обороны Питер Муленберг изучал гигантский дисплей в комнате без окон. Авианосцы либо уже заняли позиции, либо собирались их занять строго по графику. На его глазах красные цифры таймера сменились с «1 день 0 часов 0 минут» на «0 дней 23 часа 59 минут». Секунды не показывались, но биения пульса, которое он чувствовал под кончиками пальцев в левой лучевой артерии, было достаточно: он — дирижёр этого оркестра, а сердце — его метроном.

Было трудно отвести взгляд от картины разрушения перед глазами, но Эрик Редекоп повернулся посмотреть на Дженис. Господи, ей было всего тридцать два — какие ещё безумные средства разрушения появятся в мире, когда она достигнет его лет? Насколько маленькими они станут? Какие разрушения будут способны сотворить? К тому времени в руках отдельных людей окажется почти невообразимая разрушительная сила.

Та его часть, что коренилась в настоящем, беспокоилась сейчас о том, к чему могут привести их отношения — о том, не оставит ли он её вдовой к её шестидесятилетию.

Та его часть, что наполовину — лишь наполовину — верила в то, о чём пишут научные и медицинские журналы, считала, что в следующие пару десятков лет должен таки наступить переломный момент, и средняя продолжительность человеческой жизни станет увеличиваться с каждым годом, из чего следовало, что у них с Джен будет гораздо, гораздо более продолжительная жизнь, чем у их родителей и родителей их родителей, и что когда пройдут десятки, а может быть, и сотни лет, их восемнадцатилетняя разница в возрасте станет совершенно несущественной.