Клиффорд Саймак - Зачем их звать обратно с небес?

– Но вы уверены? Откуда вы знаете?

– Математика. Не наша, гамалийская.

– Я слышал, что вы работали с ней.

– Гамалийцы, – начала она неторопливо, – слегка странноваты. Их, понимаете ли, интересовало не столько космическое пространство, сколько то, как все это устроено. Они полезли в самую суть, а для этого создали колоссальную математику. – Она положила руку на плечо Фросту. – Мне кажется, что в конце концов они докопаются до абсолютной истины. Если таковая вообще существует. А я думаю, что должна существовать.

– Но остальные математики…

– Да, они тоже пытались работать с гамалийской. Но оказывались в тупике – потому что рассматривали ее как систему формальных структур. Они видели только символы, формулы и исками физический смысл всего этого. У нас ведь математика теперь только прикладная…

– Но, значит, нам опять надо ждать! – вскричал Фрост. – Люди в подвалах должны ждать, пока мы не построим жилье, пока не найдем пригодные для жизни планеты! Это же десятки и сотни лет! – Он взглянул на нее чуть ли не в слезах. – Нам это не потянуть.

Кошмарно. Слишком долго они ждали успеха и думали, что до бессмертия рукой подать. Они надеялись, что время предоставит им неограниченные пространства для жизни. И теперь эти надежды рухнули.

– Время, – продолжала Кэмпбел, – одна из составляющих универсальной матрицы. Кроме него – пространство и материя как энергия. Вот и все. И они переплетены друг с другом. Разделить их нельзя – во всяком случае, мы не можем, потому что сами состоим из них.

– Но мы сумели преодолеть ограничение Эйнштейна, – промямлил Фрост. – Мы сделали то, что считалось теоретически невозможным. Может, все же…

– Не знаю, – пожала плечами она. – Но думаю, вряд ли.

– А вас это не расстраивает?!

– Расстраиваться? Зачем? Я не договорила: жизнь – такая же составляющая матрицы. Или надо сказать так: жизнь-смерть, как я говорила, – материя-энергия, хотя это и не вполне точно.

– Жизнь-смерть?

– Да, в общем это похоже на «материю-энергию». Можете, если хотите, назвать это законом сохранения жизни.

Фрост, пошатываясь, поднялся и сошел с крыльца. Минуту он молчал, глядя перед собой, затем обернулся к Кэмпбел.

– Вы считаете, что все, чем мы занимались, было напрасно?

– Не знаю, – ответила она. – Я пыталась понять это, но к ответу не пришла. Может, и не приду. Я знаю только, что жизнь никуда не исчезает, не гасится и не задувается, как свечка. Смерть – это только превращение. Жизнь остается, но становится другой. Точно так же, как материя становится энергией, а энергия – материей.

– Значит, мы идем все дальше и дальше?

– Кто «мы»?

Да, верно, подумал Фрост. Что такое «мы»?

Кроха сознания, возомнившего себя противостоящим холодной безбрежности безразличного к ней космоса? Крупинка, решившая, что она что-то значит, когда не значит ничего! Маленькое, дрожащее «я», которое думает, что вселенная вращается вокруг него, хотя та не имеет и понятия о нем?

Нет, совсем не так, решил Фрост. Потому что, если ее слова верны, то каждое такое «я» и есть основа мироздания, его цель и назначение.

– Что вы думаете делать со всем этим? – спросил он вслух.

Она пожала плечами.

– А как по-вашему? Что станется с Нетленным Центром, если я опубликую свои результаты? Что будет с людьми.

– Не знаю.

– Что я им скажу? Не больше, чем сказала вам: жизнь – продолжается, она не может исчезнуть; она столь же вечна, как пространство и время, потому что вместе с ними образует основу мироздания. Только это – жизнь бесконечна, и никаких конкретных надежд и обещаний. Я не могу даже сказать им, что смерть – это, кажется, лучшее, что произойдет с нами.

– Это правда?

– Я бы очень хотела так думать.

– Но кто-нибудь другой, лет через двадцать, через пятьдесят, даже через сто, докопается до того, что обнаружили вы. Нетленный Центр уверен, что вы что-то нашли. Они знают, что вы работали с гамалийской математикой и усадят толпу людей заниматься тем же. И кто-то из них непременно разберется.

Мона Кэмпбел спокойно сидела на ступеньках.

– Что же, – сказала она, помолчав. – Вот они пускай и говорят. А я не могу представить себя в роли такого героя, который единым махом перечеркивает все, что человечество воздвигало две сотни лет.

– Но вы же замените это новой надеждой! Вы только подтвердите истинность того, во что человечество верило века!

– Поздно. Мы уже кроим собственное бессмертие, свою вечность. Оно у нас в руках. Как теперь заставить людей отказаться от него?!