Генрих Альтов - Может ли машина мыслить

- Московский, два сорок, - сказал Семен Павлович. - Начнем, если вы не возражаете?

Профессор вернулся к стулу. Он с трудом сдерживал волнение. Анатолий Сергеевич до самозабвения любил историю. Может быть, поэтому ему казалось, что первая проблема, поставленная машиной, обязательно будет связана с историей.

- Начнем, Семен Павлович, -взволновано сказал он и оглядел комнату. Теперь все в этой комнате показалось ему иным - значительным, даже ироничным. Начнем, - повторил он.

Математик поправил сбившийся набок галстук и, шумно вздохнув, передвинул рычажок, выступавший из прорези на передней панели машины. Что-то щелкнуло. Послышалось негромкое шипение.

Скляров напряженно всматривался в футляр старого радиоприемника. Динамик долго шипел, и Анатолию Сергеевичу начало казаться, что опыт не удался. Он вопросительно посмотрел на математика и в этот момент услышал прерывистую дробь азбуки Морзе. Семен Павлович бросился записывать. Скляров не знал азбуки Морзе и нетерпеливо поглядывал то на машину, то на математика.

Сигналы оборвались так же внезапно, как и начались.

Анатолий Сергеевич вскочил со стула и подбежал к математику. Тот протянул ему оторванную от газеты неровную полоску бумаги.

- Она задала вопрос! Значит... Как вы думаете это не бессмысленный вопрос?

Скляров прочитал написанное. В первый момент у него мелькнула мысль: "Ну-ну. Как бы то ни было, а чувство юмора у этого ящика есть". Потом он подумал: "Странный вопрос. Очень странный вопрос. А вдруг она... серьезно?" и подозрительно покосился на машину.

- Ну, как вы думаете, профессор? - с тревогой в голосе спросил Семен Павлович. - Вопрос... не бессмысленный?

- Мне трудно судить, - сказал Скляров. - Пожалуй, в какой-то степени вопрос закономерный. Машина впервые получила возможность по своей... гм... по своей инициативе спросить о чем-то человека, и вот... Да, да, - уже увереннее произнес он, - вполне логично, что она начала именно с этого вопроса. Почему-то принято считать, что машина должна думать как-то... гм... по-машинному. А она если будет думать, то как человек. Вы понимаете мою мысль? Вот Луна - она светит отраженным светом Солнца. Так и машина.

Подумав, Скляров добавил:

- Завтра же покажите эту машину специалистам. Вы слышите, Семен Павлович? Обязательно покажите ее кибернетикам. Пусть они и решают. И еще... сохраните эту бумажку.

Он передал математику полоску газетной бумаги, на которой под точками и тире была выведена аккуратным почерком одна фраза: "Может ли человек мыслить?" "Машина смеялась..."

(Из дневника)

...Сегодня ей исполнился год.

Я хорошо помню, как год назад мы сидели здесь, в этой комнате, и молча смотрели на серый корпус машины. В одиннадцать часов семнадцать минут я нажал пусковую клавишу, и машина начала работать.

Работать? Нет, это не то слово. Машина предназначалась для моделирования человеческих эмоций. Это не первый такой опыт с самоорганизующимися и саморазвивающимися машинами. Но мы основывались на новейших физиологических открытиях и очень тщательно внесли все коррективы, рекомендованные психологами.

Год назад я спросил своих ассистентов, как, по их мнению, окончится эксперимент.

- Она влюбится, - ответил Корнеев.

- Раз-зумеется, - медленно произнес Антрощенко. - Она влюбится в тебя. Как м-многие в институте. Потом он добавил:

- Очень грубая модель. Она будет похожа на к-крайне ограниченного человека. Скучного ч-человека.

- Ну, а вы? - спросил я Белова.

Он пожал плечами:

- В таких экспериментах не бывает неудач. Если машина сумеет хорошо имитировать человеческие эмоции, мы дадим биологам интересный материал. Если же она... ну, если она не сработает, биологам придется кое в чем пересмотреть свои взгляды. Это тоже полезно.

Две недели машина работала превосходно, и мы получили ценнейшие данные. А затем произошла первая неожиданность: у машины вдруг появилось увлечение. Она увлеклась: вулканами.

Это продолжалось десять дней. Машина изводила нас классификацией вулканов. Она упрямо печатала на ленте: Везувий, Кракатау, Килауэа, Сакурадзима... Ей нравились старинные описания извержений, особенно рассказ геолога Леопольда фон Буха об извержении Везувия в 1794 году. Она бесконечно повторяла этот рассказ: "В ночь на 12 июня произошло страшное землетрясение, повторившееся еще 15 июня в 11 часов ночи, с сильнейшим подземным ударом. Все небо вдруг озарилось красным пламенем..."

Потом она забыла об этом. Абсолютно забыла. Она отключила блоки памяти, в которых хранились сведения о вулканах. Такую вещь человек не способен сделать.