Ирина Словцова - Менопауза. Как сохранить полноценную жизнь? Доступно. Работает. Проверено автором

Но не впадайте и в другую крайность – вернуть себе молодость и стройность любой ценой. Вспомните о синдроме Шарон Стоун. В конце сентября 2001 года актриса оказалась в больнице с диагнозом «субарахноидальное кровоизлияние» (СК). СК – заболевание, при котором лопаются сосуды, питающие головной мозг, в результате чего образуется гематома. Накануне Стоун мучили головные боли, но она их терпела и, только когда боль стала невыносимой, согласилась на госпитализацию. Понятно, что это произошло не просто так: у нее была плохо залеченная травма после падения с лошади и «чрезмерное усердие в спортзале». По словам актрисы, стремление быть в форме превратилось у нее в манию: разгрузочные дни, ежедневно три часа занятий – йога, пилатес, тайбо. После этого случая такое явление и окрестили синдромом Шарон Стоун.

Как объясняют медики, наша кровеносная система работает иначе, чем в 20 лет. Сосуды уже не так эластичны и не могут, как в юности, выдерживать резкое увеличение кровяного давления, возникающее во время занятий. В зрелом возрасте опасно делать движения, которые связаны с резкими изменениями положения тела, большим напряжением, натуживанием, приливом крови к голове. Надо быть осторожными в прыжках и беге, потому что они создают большие нагрузки на кости и связки. После 40 лет уменьшается также способность организма воспринимать и усваивать кислород, получаемый во время тренировок. У 40-летних содержание кислорода падает сразу на 10 %. Если вы решили заниматься с чистого листа или у вас был большой перерыв, не ждите мгновенного результата. Ваш организм адаптируется к нагрузкам не раньше чем через шесть месяцев. Если вы собираетесь заниматься с личным тренером, поинтересуйтесь, знает ли он возрастную специфику. А между вашими спортивными занятиями должен быть перерыв не менее 24 часов – на восстановление организма.

Из больницы я вернулась домой в состоянии эйфории. Какое счастье: я сплю в собственной кровати, а не на больничной койке. И рядом со мной никто не стонет от боли, не мочится под себя и не зовет доктора. И мне не надо никому подавать судно и выбегать в коридор среди ночи со словами: «Сестра, там женщине снова плохо». (Да, признаюсь, у меня не было отдельной платной палаты.) Теперь, дома, я могла вставать когда угодно и идти куда угодно. Поэтому я вдруг начала вставать среди ночи и отправляться на кухню – пить кофе. И скорее всего, не ради пития, а именно из-за манипулирования предметами кухонной утвари для того, чтобы «добыть» этот кофе – перемолоть, поставить на огонь, подержать горячую чашку в руках.

Через неделю на меня обрушились плаксивость, раздражительность, желание все время кому-то жаловаться на свой судьбу – все то, о чем меня предупреждал доктор в стационаре. А самое главное, пришло понимание, что мое нынешнее состояние – не закончится, как насморк, в течение 7 дней и мне предстоит большая работа, в которой я себе и работодатель, и научный руководитель, и исполнитель.

Меня убивала, конечно, моя новая внешность. Я понимала, что возврата к прежней Ире не предвидится, постепенно привыкала к своей новой «оболочке», но когда видела реакцию людей, впервые встречавших меня после выхода из больницы, сама вместе с ними пугалась. Мало того что я была на вид страшна, все мои вещи, носимые «до того», теперь на мне так болтались, что ушивать их было бессмысленно, – мне нужны были новые. А за новыми я отправиться еще не могла – вот и ходила по дому, прихватив брюки и кофты булавками. Но я верила, что время лечит, что в конце концов рана на животе зарубцуется, мышцы и кожа окрепнут, бандаж через пару-тройку месяцев можно будет снять… Верила и твердила аффирмации, и к воздушным ваннам прибавляла водные процедуры с морской солью, и делала упражнения, и усложняла их, и втягивала живот. Время лечит, если ты еще ему и помогаешь.

Не скрою, у меня были периоды полного упадничества, когда я ревела в подушку от сознания того, что стала инвалидом, что не могу вести прежний образ жизни, что на меня не так посмотрели, не так сказали. Но когда я вспоминала о том, что видела в больнице людей, сопротивлявшихся болезням и увечьям до последнего мгновения, мне становилось стыдно. Ведь у меня нет таких жутких болей, которые испытывает человек с метастазами во внутренних органах, ведь у меня руки-ноги и, слава богу, голова – на месте! И вот этот стыд за свою, скорее всего психологическую, немощь заставил меня искать коротких путей выхода из депрессии.