Евгений Черносвитов - Смерть. Эссе

…Третий раз я умер 4 сентября 2000 года. Мы уже с молодой женой жили в квартире на «Войковской», доставшейся Марине от ее дедушки. 4 сентября – день рождения моей мамочки, и мы поехали к родителям в Завидово. Папа уже умер перед самым распадом СССР. Мы готовы были с Мариной выйти из квартиры, как без звонка к нам явился наш друг Паша Спирин. Маринка быстро накрыла на стол. К бутылки французского вина, которую принес Паша, Марина сделала два бокала гоголя-могола из яиц, которые нанесли наши завидовские куры – мама любила ухаживать за курами и держала их пока могла ходить. Паша отказался пить гоголь-моголь и выпил свой бокал вина, не закусывая. Я выпил бокал вина и два бокала гоголя-моголя…

Мама напекла дранников: поверх каждого дранника было непропеченное яйцо. Короче, к гоголю-моголю, два бокала которого я выпил в Москве, присоединилось еще несколько полу жаренных яиц…

…Ночью мне стало плохо: открылась рвота и сильный понос. Начался, как потом прояснилось, сальмонеллёз. Самое неприятное в этом страдании то, что хочется пить, но после каждого глотка воды, открывается профузная рвота. Я спрятался от мамы на веранде, которая была рядом с туалетом. Я мучился трое суток, похудел на 40 килограммов, но, странно, слабости не чувствовал и сознания тяжелой болезни у меня не было. О сальмонеллёзе я не подумал. На четвертые сутки я все же решил «своим ходом» поехать в клинскую районную больницу, где у меня работали друзья. Вечерело. Я пошел к калитке. Не помню, чтобы меня шатало. Повторяю: цель была – на попутной машине поехать в Клинскую ЦРБ. У калитки столкнулся с соседкой, Галей Куприяновой. Она успела взглянуть на меня, и я упал ей на руки и потерял сознание. И, надо же, как раз мимо проезжала СП! У нас в поселке одна машина и ездит только на экстренные случаи и с фельдшером. Как меня довезли до Конаково – я не помню. На руках женщин внесли в приемное отделение. Был конец рабочего дня. И тут мне фантастически повезло – после работы по черной лекции возвращалась домой заведующая отделением! Я умер у нее на руках. Меня реанимировали не больше положенных четырех минут. Я ничего не помню. Очнулся в палате с четырьмя капельницами. Клиническая смерть зафиксирована в моей истории болезни…

Вот так неожиданно делаешь открытие: Шекспир не читал «Опыты» Монтеня, иначе принц Гамлет не мучился бы вопросом «Быть или не быть?»

В двух книгах – «Формула смерти» (три издания) и «Озорные рассказы из мертвого века» (двухтомник), я честно и подробно описал все случаи, когда я был на волоске от смерти. Я – врач и на моих руках в полно сознании умирали много людей. Честное слово, ни один из них не боялся смерти. Известное – «не смерть страшна, страшно умирать », имеет только один смысл – незнание, что такое смерть. Это касается в полной мере и людей верующих. «Чистилище», «ад», «рай», реинкарнация и подобное – все от не знания, что такое смерть. Увы, как показали попытки «аргонавтов смерти», ни на йоту не приблизили нас к знанию, что с нами будет после смерти? Точно также и незаконченные самоубийства… Страха смерти принципиально быть не может. « Пуганая ворона куста боится» – это не о страхе смерти. В страхе смерти есть многое – страх боли, мучений, потери самообладания, но самого страха смерти нет. Я осознал это глубоко, когда ночью был повержен на землю выстрелами из травматика с целью ограбления (в 2013 году, в Завидово, по пути в свой дом). Я, когда очнулся, наверняка, как потом воспроизводилась картина нападения на меня, не испытывал боли. Но, главное, я понимал, что меня добъют (это делалось, или мне казалось, что делалось) и не испытывал страха. Меня поражала до смеха мысль, что я, вот сейчас, умру здесь, в кустах, в трех шагах от дома, уткнувшись лицом в грязь! Поражала вся нелепость не только моего умирания, но и моей жизни! Мысли скакали, но не было ни одной, которая логически приводила бы меня к необходимости умереть вот здесь и сейчас! Проработав четыре года судебно-медицинским экспертом, а потом, будучи психиатром, я множество раз расспрашивал людей, всех возрастов, обоих полов и самых разных социальных положений, которые повторяли попытки самоубийства. И, если причина была не в психическом заболевании, то в страхе перед жизнью. А то – в презрении к ней, как у Байрона, воспевшего эвтаназию. Профессиональные киллеры, с которыми мне удалось откровенно поговорить (правда, не на свободе), думаю честно признавались, что никогда ни на миг, перед тем, как нажать спусковой крючок или накинуть стальную петлю на шею («модно» было так убивать в 90-ые) «клиенту», они не думали о смерти. У В. М. Шукшина есть хороший рассказ «Охота жить».