Элин Сакс - Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении

Если я и хранила хоть какую-то надежду, что я смогу когда-нибудь быть свободной от необходимости принимать психотропные препараты, потеря и Каплана, и Стива из-за моего психоза окончательно убедила меня в обратном.

Это был первый опыт для Уилла, когда я была в бредовом состоянии. Он не особенно испугался, он не убежал, и никогда не относился ко мне иначе как с добротой и нежной заботой. Впоследствии он признался, что он был потрясен, увидев меня такой невменяемой и несчастной, и был в отчаянии от того, что не мог меня утешить или успокоить. «Но я все равно хочу, чтобы ты говорила мне, когда ты начинаешь себя так чувствовать», — настаивал он. — «От меня будет немного пользы, если ты не будешь давать мне понять, что происходит».

Иногда, даже сейчас, когда начинается приступ, я не говорю ему — не для того, чтобы хранить это в секрете, но чтобы не обременять его. Тем не менее, он почти всегда знает. Он может понять по моему молчанию — или особому типу молчания. Это подарок — быть рядом с человеком, который меня так хорошо знает.

Доктор Каплан и я прошли через годы хорошей совместной работы — тринадцать лет, если быть точной. И я миновала многие вехи за это время. Но он часто был суров со мной, и со временем (невзирая на сильные стороны Каплана и его человеколюбие как психоаналитика) мне стало казаться, что это слишком жестко, даже так, будто он меня наказывал. Почему-то он начал меня ущемлять во всем — например, он не хотел, чтобы я передвигалась по офису; он не хотел, чтобы я закрывала лицо руками во время наших сеансов — то есть, все то, что я делала в присутствии всех своих психоаналитиков — это помогало мне чувствовать себя в безопасности и держать себя в границах. Он повторял, что если это не изменится, то он «уволит» меня. «Я собираюсь покончить с вами». Слышать это было мучительно, жестоко было это повторять. Делал ли он это, чтобы вызвать какую-то мою реакцию? Я больше не чувствовала себя с ним в безопасности; он был непредсказуем, непостоянен, даже сердит. Иногда я выходила с приема, чувствуя себя так, будто меня побили.

«Мы с вами никуда не продвигаемся», — говорил он. — «То, что мы делаем, это не терапия. У нас все идет наперекосяк в течение двух лет», — сказал он; со времени моего онкологического диагноза и помолвки с Уиллом. Я целиком и полностью осознавала, что мы в разладе, но думала, что это происходит только в последние пару месяцев.

И тогда Каплан пригрозил, что он расскажет в институте, что я больше не прохожу психоаналитическое лечение. Мой институт (как и большинство других в то время) был «внеотчетным», то есть ваш психоаналитик не должен был отчитываться о вашем прогрессе (в анализе) в институтской комиссии по успеваемости. Но он сообщал о количестве часов, посвященных психоанализу, поэтому в его силах было дать понять окольными путями, что вы не дотягиваете до стандарта. В конце концов, я сказала своему научному руководителю в институте, чем мне угрожал Каплан. Через несколько сеансов он сказал мне, что больше не считает нужным осуществлять свои угрозы. Но меня он не убедил. Я не могла больше проходить для него через тяжелые испытания, и в конце концов, я больше не могла с этим справляться. Я решила, что мне нужно посоветоваться с кем-то, кто может быть объективным, и записалась на прием к доктору Роту, с которым я виделась как-то, когда он подменял Каплана, и которого я знала по институту.

«Вы вместе проделали годы успешной работы, Элин», — сказал Рот. — «Отношения трансформируются периодически; возможно, это просто еще один переходный период. Вам нужно попробовать проработать это с Капланом. То, что вы сделали — жизненно важно».

Я не была уверена, что я это смогу; я не была уверена, хочу ли я даже попробовать. «Если мы не можем — если я не могу — согласитесь ли вы быть моим психоаналитиком, если я не смогу продолжать работу с Капланом?»

Он покачал головой. «С моей стороны не этично даже обсуждать это с вами, пока вы находитесь на лечении с ним. Идите к нему и обсудите это с ним, Элин. Вы должны придти к какому-то решению».

Я пошла в свой офис и разработала план, что-то вроде переговоров. Что должно измениться, подумала я, чтобы мне остаться с Капланом? Я составила список: мне нужно было, чтобы он перестал говорить, что мы никуда не движемся. Мне нужно было, чтобы он перестал угрожать «покончить со мной». Мне было необходимо смягчение физических ограничений. Ничто из этого не казалось слишком обременительным. Я сказала Каплану, что мне нужны все эти изменения, чтобы я продолжала работать с ним.