Федор Раззаков - Константин Бесков. Мафия в офсайде. КГБ играет в футбол

Читая теперь эти показания, Зольский воздавал должное своему киевскому подельнику – тот вспомнил его наставления и главным в их треугольнике выставлял Моченого.

Когда Зольский дочитал до конца показания Собко и вернул их следователю, тот, дымя сигаретой, произнес:

– Как-то не вяжется, гражданин Зольский, что уголовник был у вас за главного.

– Вы просто не видели этого человека, – ответил Зольский. – Я когда-то по дурости перетащил его с Урала в Москву, ведать не ведая, что он из себя представляет.

– А зачем он вам здесь понадобился? – вступил в разговор мужчина, который сидел в углу кабинета и все это время внимательно наблюдал за Зольским.

Это был следователь КГБ Андрей Шестаков, который должен был вести Зольского по делу о подпольном тотализаторе.

– Он был мне нужен для выполнения мелких поручений. Но постепенно заматерел и по сути взял меня за горло. Да вы сами у него об этом спросите – он-то что говорит?

Зольский специально задал этот вопрос, пытаясь по реакции своих собеседников выяснить о судьбе Моченого.

– Не беспокойтесь, мы его обязательно спросим, а пока хотим услышать ваши показания, – ответил Шестаков, чем сильно порадовал Зольского.

По этому ответу он догадался, что спрашивать следователям некого – Моченый отдал богу душу. Поэтому можно было смело валить все на покойника.

– Именно Моченый втянул меня в этот подпольный тотализатор, посулив хорошие деньги за любую информацию о результатах футбольных матчей, – продолжил свой рассказ Зольский. – Ну, я по простоте душевной, и согласился. Я же не знал, чем это обернется. Что этот упырь начнет людей убивать.

– Вы имеете в виду Луцкого? – спросил Капустин.

– А кого же еще? Тот захотел порвать с Моченым и позвонил мне – чтобы я передал ему об этом. И этот душегуб отправился в Киев лично разбираться с массажистом. Я, когда узнал о его гибели, был просто в ужасе. И, честно скажу, испугался. Ведь этот уголовник мог и меня точно так же на тот свет отправить. Поэтому я вынужден был выполнять его приказы.

– А что случилось с товарищем Пустовилом? – задал новый вопрос Шестаков.

– Как что – его тоже убил Моченый, – живо откликнулся на этот вопрос Зольский. – Он как раз был у меня дома, когда мне позвонил тот милиционер, что задержал Пустовила на вокзале. Ну, я, ничего не подозревая, и рассказал Моченому про эту историю: дескать, задержали мужика ни за что ни про что с большой суммой денег, что он привез в Москву из Федерации футбола Украины. А этот упырь, видимо, намотал мой рассказ себе на ус. И отправился в гостиницу, где убил Пустовила и забрал его деньги.

– А откуда он узнал, где остановился Пустовил? – спросил Капустин.

– Элементарно – он пару раз в его прошлые приезды сюда возил по Москве на моей «Волге». Видимо, тогда и запомнил.

– А как вы узнали, что именно Моченый убил Пустовила – он сам вам об этом сказал? – продолжал свой допрос Капустин.

– Да, на следующий день позвонил и сообщил. И еще пообещал три тысячи за то, что это я, мол, помог ему на Пустовила выйти. Но разве я мог знать, чем это обернется?

И Зольский закрыл лицо руками, изображая крайнюю степень раскаяния. Здесь он специально выставил себя виновным, пусть и косвенно, в смерти Пустовила, чтобы у следователей не сложилось впечатление, что он во всем выгораживает себя и валит все на Моченого. Такая позиция могла вызвать подозрения.

– А куда вы ездили вчера во второй половине дня? – вновь вступил в разговор Шестаков.

Зольский насторожился, пытаясь понять, что известно о его вчерашних контактах следователям. После чего ответил:

– Сначала я заехал в чебуречную «Ландыш» в Измайлово, а потом встречался с Моченым на Лужнецкой набережной.

– Что вам надо было в чебуречной? – спросил Шестаков. – Только не говорите, что там вкусные чебуреки – в зале вас не было.

– Но там действительно отличные чебуреки, – развел руками Зольский. – Только не в зале – повар мне делает чебуреки по заказу. Вот их я и уплетал в служебной комнате.

– Один уплетали?

– Нет, с одним из работников чебуречной – его зовут Михаил. Меня с ним Моченый познакомил – они, кажется, давно знакомы.

– А такое прозвище, как Могол, вам ни о чем не говорит?

Зольский на несколько секунд ушел в себя, делая вид, что он пытается вспомнить человека с таким прозвищем. После чего ответил:

– Нет, никакого Могола я не знаю. А тот человек, с которым мы уплетали чебуреки, всегда представлялся мне Михаилом.