Юрий Строфилов - Не про бег

Про Утрехт несколько дней назад я знал только то, что в нем марафон проводят с сертифицированной трассой. А оказалось, что это огромный пласт европейской истории. Утрехтская уния, Восьмидесятилетняя война, объединенные провинции. Жаль, что наши управленцы не понимают роли пробегов в популяризации городов.

Номер мне дали в загоне G, пришлось искать «высокое начальство». Привели в офис, показали на дядьку. Я говорю, что хочу стартовать из загона А. Он говорит, что все хотят, важно, за сколько хочешь финишировать. В общем, сторговались на загон B. А – только для чернокожих.

На первом километре образовалась группа человек из семи. Мои попытки спрятаться за спинами мощных голландцев решительно пресекались. Garmin проявил очередной приступ любви ко мне и при нажатии на кнопку старта начал искать вайфай, предложил сварить кофе, но считать секунды отказался наотрез. В Нью-Йорке он хоть секундомером работал, а тут только обозначал принадлежность к клану бегунов и ничего больше. Интересно, есть ли китайские подделки? В некоторых обществах неприлично без беговых часов.

Бегу, тащу группу. Обычно нужно тормозить себя километра до десятого, а то и до пятнадцатого. Ничего подобного, если не подгонять себя – бежал бы по четыре минуты с самого старта. Адреналин весь истрачен на борьбу со сном ночью, впереди безысходность. Я в голландских полях в трусах, майке и с муляжом беговых часов. В таком виде мне даже пива в местном баре не нальют. А впереди почти двадцать километров. Если в чистом поле посмотреть на горизонт, то он будет в пяти километрах от вас. Еще столько же – и преодолеете полдистанции. Хорошая компания бородатых голландцев, активно дышащих в спину, заставляет бороться. С собой, конечно.

Трасса абсолютно плоская – откуда горы на болоте! Поля, мельницы, овцы, гуси. Людей нет. Сильный ветер в морду. Ненавижу ветер. Восемь метров в секунду. При таком ветре я бы три раза подумал, стоит ли прыгать с парашютом.

Подбегаем к центру Утрехта, булыжник. Весь город покрыт им. Я не заметил этого, когда гулял накануне, но сейчас булыжник выворачивает лодыжки и заставляет при каждом шаге искать равновесие. Появились зрители. Голландцы очень эмоциональны, при виде бегунов уголки рта чуть-чуть поднимаются вверх. Наверное, так отреагировал Абель Тасман, когда после многих месяцев морского путешествия на горизонте появился остров, позже названный в его честь.

Бегу, частота шагов 186, пульс 169. На несколько километров проваливаюсь в сумрак. Ноги двигаются сами, я как будто заснул. Надолго задержаться в этом состоянии не получается, приходится заставлять себя бежать.

До десятого километра я тащил всю команду, с десятого по пятнадцатый она тащила меня. После пятнадцатого бородатые мореходы убежали метров на сто вперед. Смотрю на их спины: вот они, рядом, а достать не могу. Пульс упал до 164, частота шагов до 182.

Мимо просвистел коренастый быстрый парень. Настолько маленький, что попытка скрыться от ветра за его спиной вызвала у меня улыбку. У него, похоже, тоже. Потом еще один просвистел. Что они до пятнадцатого километра делали сзади – непонятно. Может, на старт опоздали, а может, шнурки развязались.

Девятнадцатый километр. Поле, ветер точно в лицо, вокруг никого.

Такого длинного километра я не бегал еще никогда. Эйнштейн со своей теорией относительности закопался в абстракциях дальнего космоса. А настоящая относительность вот тут, на двадцатом километре. Время останавливается, расстояния становятся бесконечными. Кажется, я пробежал за этот километр еще одну двадцатку. 4:01, а по ощущениям 3:47, но километр не кончается. Частота шагов упала окончательно, пульс 180, ноги прилипли к асфальту. Финиша не существует. Финиша не существует. Финиша не существует.

Двадцатый километр. Скорость еще упала. Куда уже медленней. Я марафон три недели назад бежал быстрее.

Однажды я бежал десятку на стадионе. Километре на восьмом, когда я находился в полном обмороке, тренер крикнул мне прямо в ухо мудрый совет: «Фигли ты прыгаешь, беги». Бегу.

1:21:07. И сразу в душ. Это настоящий кайф. Сразу после тяжелой работы – в душ, такого другие забеги предоставить не могут. Третий в категории 45–55, 27-й в абсолюте.

А, да, Миша, дай номер карточки, я больше так не буду. Хочу за полгода вперед заплатить.

Цветовод Воутер Винкель умер весной 1636 года, оставив после себя семерых сирот и несколько десятков луковиц тюльпанов. Летом детишки под присмотром опекунов выкопали луковицы, взвесили и выставили на аукцион. Луковица «Адмирал Энкхузен» была выкуплена еще до торгов за 5200 гульденов. По нынешнем временам это примерно 430 тысяч долларов. Всего за аукцион детишки подписали контрактов на 7,5 миллиона долларов в сегодняшних деньгах. Аукцион этот известен как Алкмарский, состоялся он 5 февраля 1636 года. Через четыре дня цены на луковицы тюльпанов упали в двадцать раз, рынок обвалился, и своих денег сироты так и не увидели.