Альгирдас Шоцикас - Четвертый раунд

Да, противник силен. Но он уже падал сегодня от твоей перчатки. Теперь настал твой черед — что ж из того! Важно, что ты не сдался и встал. Важно, что гонг застает тебя, как мужчину, в борьбе…

Я, шатаясь, иду в свой угол и не слушаю, что говорит мне Огуренков. Не все ли равно, чью руку сейчас поднимет судья в знак победы. Я знаю теперь самое главное: бой был одинаково трудным для нас обоих, и он еще далеко не кончился, этот наш затянувшийся бой.

В Каунас я вернулся в отличном настроении. Прошло ровно два года, как я впервые надел кожаные перчатки. Время ученичества кончилось. Теперь я уже мог считать себя зрелым боксером. За плечами у меня было тридцать девять боев, тридцать один из которых удалось выиграть. Причем двадцать — нокаутом. Добился победы и над сильнейшими тяжеловесами страны: Навасардов, Перов, Юрченко, Линнамяги — все они один за другим сложили оружие. Конечно, они не сдались, они вновь и вновь будут выходить на ринг, и всякий новый бой станет для меня новой проверкой сил, новым испытанием, но это уже не тревожило. Я верил, что сумею удержать за собой завоеванное.

Оставался лишь один Королев — единственный во всей стране, у кого мне так и не удалось ни разу вырвать победу. Четыре боя — четыре поражения. Но не одни только поражения… Эти бои стали и моей лучшей школой. Ничто не могло бы столько дать, сколько дали эти бои… Королев учил меня пусть беспощадно и жестоко, учил своими, порой слишком тяжелыми кулаками, но зато и сама его наука оказалась для меня бесценной. Под его пушечными ударами, когда каждый раунд казался вечностью, а каждая секунда полыхала нестерпимым накалом, постигались не только секреты боя, но и сама сокровенная сущность единоборства на ринге. Видя, как Королев упрямо идет на удары, идет, не щадя ради поставленной цели ни себя, ни противника, я порой чувствовал, будто собственными руками щупаю тот гранит, из которого вытесан его характер, и сила этого характера каким-то образом передавалась мне самому.

Поднимаясь с пола в Риге и Тбилиси, в Каунасе и Москве, я всякий раз ощущал и собственную причастность к тому, что уважал и ценил в своем грозном противнике. Его мужское достоинство, его гордость бойца постепенно, раз от раза передавались и мне. Между нами возникла какая-то незримая связь, которая не просто связывала нас, а как бы соотносила друг с другом. Я видел уважение в его глазах, когда после шестого нокдауна встал на ноги в Риге, я знал также, что он испытывал чувство удовлетворения, когда я поднялся на счете «девять» в Москве. Все это нисколько не мешало ему тут же обрушить на меня всю мощь своих жестоких ударов, чтобы, если удастся, снова и снова сбивать меня с ног, сбивать до тех пор, пока я не смогу больше продолжать бой. И все же, если бы он увидел, что я мог встать, но не встал, это не принесло бы ему удовольствия. Напротив, он ощутил бы нечто вроде того, будто обманулся в своих ожиданиях. Казалось бы, тем убедительнее победа, если противник сложил оружие, осознав полную бесполезность дальнейшей борьбы, но Королеву нужно было другое — ему нужен был бой до конца, бой, в котором бы не осталось никаких недомолвок и в котором противник сделал абсолютно все, что мог. Уважение к побежденному становилось уважением к победителю.

Королев помог мне понять самого себя. Помог отыскать на ринге то, что я искал все это время, — мой собственный, скрытый до того от меня самого характер.

Если это и звучит странно, то только на первый взгляд. Понять и найти себя дано далеко не всегда и далеко не каждому. Люди нередко живут не своими жизнями и не своими характерами — им лишь кажется, что они то, что есть. А на самом деле они совсем не знают самих себя, и порой только чрезвычайные обстоятельства способны развеять их привычные заблуждения на собственный счет. Однако обстоятельств этих можно ждать очень долго, а можно и не дождаться вообще. И тогда догадки останутся непроверенными, и лишь смутная неудовлетворенность будет время от времени напоминать о том, что что-то так и не свершилось в тебе, так и не раскрылось, неприметно увяв и заглохнув. Но, если уж повезло, если удалось по-настоящему, до дна, заглянуть в собственную душу, тогда обычно дороги назад нет, тогда сознаешь, что отныне и на всю жизнь стал самим собой.

Путь к себе у каждого свой. Моим путем стал ринг, и встречи на нем с Королевым сделали его намного прямей и короче.

Что же касается искусства бокса, ему, кроме Королева, меня учили как мастера старшего поколения — Навасардов и Линнамяги, так и мои сверстники — Юрченко и Перов. Под их увесистыми кулаками я быстро набирался ума-разума, навсегда усвоив, что на ринге нет слабых противников, что любой может стать и грозным и опасным, стоит только чуть-чуть переоценить свои собственные силы. Ринг требует уважения сам по себе и зазнайства или легкомыслия никому не прощает. Особенно в тяжелом весе, где каждая ошибка, каждый пропущенный удар легко могут привести к катастрофе, которой ничем уже не поправишь. В этом, к сожалению, мне еще не раз предстояло убедиться. Но не только самому. Приходилось убеждать и других.