Борис Дедюхин - СЛАВА НА ДВОИХ

Но понятие порядка — временное, и нет такой лошади, которая бы не спотыкалась. Николай в январе 1964 года поставил Анилина под первым номером (вторым шел Мур­манск) в записке на приз Европы. Но многие специалисты и на заводе, и в Министерстве сельского хозяйства поторо­пились напрочь сбросить Анилина со счетов — его не хоте­ли больше пускать не только за границу, но даже и на Московский ипподром.

Как же должен был верить в особую, исключительную одаренность лошади Николай, чтобы снова, как и год на­зад, вести неравную тяжбу! Он опять не дал своего любим­ца в обиду, и Анилин отблагодарил его сторицей.

Скаковой сезон 1964 года в Москве открывался 17 мая. В среду был галоп. Анилин смутно припоминал, чему предшествует эта диковинная проездка, когда на кругу лошадей меньше, чем людей, когда скакать велят во всю мочь, и притом не самому по себе, а в большой ватаге, как почти что на призах. После галопа Насибов самолично расседлал и собственными руками же протер соломенным жгутом круп, бедра, плечи. Полюбовался лошадью и остал­ся, видно, доволен.

В субботу целую горку моркови и сырые битые яйца да­ли на завтрак—это в честь какого же, интересно знать, праздника?..

Утром в воскресенье, наоборот,—не еда, а жалкая по­дачка—пригоршня овса... Притом Федя даже не поинтере­совался, проел ли Анилин, что тоже странно, а потом надел на него скрипящую и остро пахнущую кожей и политурой уздечку — новешенькую!— явно неспроста.

Жокеи бегали в белых бриджах, с трибун доносились музыка, человеческое разноголосье — сомнений быть не может: нынче скакать!

Лошадь, хоть раз принимавшая старт, знает: скачка — это чтобы поспеть к полосатому столбу раньше всех, а если даже никого не удастся упредить, все одно надо до послед­него метра выкладываться без роздыху и перемежки. И, как видно, в этой напряженной до крайней степени борьбе лошадь видит большую свою радость—иначе чего бы это она так волновалась перед стартом, отчего бы так нетерпе­ливо рвалась в бой!

Анилин переживал, как и все, и в этом нет ничего уди­вительного: невозможно остаться бесчувственным, когда знаешь, что предстоит проверка того, на что ты годен, ког­да ты находишься в центре внимания тысяч людей. Но у одних сильное волнение или страх могут отнять рассудок и силы, а у других, наоборот, — заставят проявить все, какие есть, способности, даже те, о которых никто раньше и не подозревал. Конечно, Анилин, как и все его соконюшенники, перед выходом на дорожку нетерпеливо скреб копы­том, бил хвостом и вскидывался, но не было в этом ни безумства, ни бессмысленного растрачивания сил.

Много сегодня разыгрывается наград, но главное по­ощрение за победу — приз Открытия сезона. Анилин был в хорошем порядке, но болельщики и специалисты не счита­ли его фаворитом, припоминая его прошлогодние неудачи за рубежом.

Частые звонки в судейской будке — приглашают на старт.

Вчера и позавчера лил, не переставая, дождь. Он и сегодня сеялся с самого утра, мелкий и скучный, грунтовая дорожка раскисла так, что нога грузла в иных местах по венчик, а то и по самую щетку. Но на афишах, развешен­ных по улицам Москвы, крупно написано: «Скачки состоят­ся при любой погоде». Они и состоялись, только очень дос­талось лошадям. В особенности кобылам: в сухую погоду они, благодаря своей резвости, могут тягаться с жеребцами на равных, а в слякоть, когда все решает мощная мускула­тура и выносливость, быстрее выбиваются из сил, изнемо­гают и слабнут до того, что потом долго совсем выступать как следует не могут.

Старт жокеи брали в разноцветных камзолах, а фини­шировали в одинаковых бурых—заляпанных жидкой гря­зью. Один только Насибов остался, как на старте, в фиоле­товом камзоле с желтыми рукавами, в васильковом карту­зе: Анилин как взял голову скачки, так не уступил ее ни­кому, а пришедший вторым Графолог был сзади в восьми корпусах. Еще больше отстал главный фаворит — днепро­петровский Дагор.

14 июня и 12 июля выдались знойными и безветрен­ными. Только Анилин будто бы и не замечал изменений в погоде. И не замечал разницы расстояний: с легкостью не­обыкновенной выиграл приз имени Зоотехников-колхозни­ков на тысячу шестьсот метров, а затем и приз в честь Советско-монгольской дружбы на два километра, где фини­шировал опять совсем один — Апогей и Аэропорт остались в семи и восьми корпусах.

Главная скачка сезона была 26 июля.