— Вполне возможны попадания, но система, если ее можно так назвать, таит в себе большую опасность, — сказал он.
— Тренера, о котором вы вспомнили, клянут почем зря, а он слушает да не слушается, гнет свою линию и превращает в чемпионов и увальней, и дутышей. Или не называли око зеркалом души?
— Ну хорошо, тогда позвольте обратить ваше просвещенное внимание на одну симпатичную даму в белом воротничке за нами… Сразу не оборачивайтесь, пожалуйста. Что вы думаете о ней?
Лев Абрамович отошел, чтобы подбросить шишек в костер.
…Это была женщина лет пятидесяти, с копной седеющих волос, молодым и озорным взглядом, источавшим приветливость, и массивным, ничуть не портившим точеного лица подбородком. Она беседовала с безусым литератором, взиравшим на нее с немым обожанием и зыркавшим глазами по сторонам — догадывается ли общественность, кто удостоил его внимания?
Эту женщину в строгом твидовом костюме с рядом разноцветных планок на груди я встречал в доме творчества не раз, была она и прозаиком, и критиком, зловредная профессия критика, однако, таинственным образом не отразилась на ее облике. Ее литературные позиции, как и массивные ступни, упрятанные в модные туфли на платформе, свидетельствовали об устойчивости и надежности.
Лев Абрамович предложил немного погулять и по дороге спросил:
— Ну, что скажете о моей давней приятельнице?
— Приветливость, жизненная устойчивость… добрые умные глаза, расположенность к людям.
— Меня всегда привлекало к ней именно это последнее качество: расположенность к людям. А догадываетесь ли вы, за что получила она одну из своих медалей?
— Никак нет, ваше сиятельство.
— Минуту, дайте возможность выпятить грудь: за меня!
— Исследовала творчество зачинателя советской детской литературы? Написала книгу? Защитила диссертацию? Но тогда я бы о ней знал…
— Она действительно немало написала обо мне, — почему-то раздумчиво произнес Кассиль.
— Вы назвали ее милой дамой. Значит ли это, что она везде, где только можно, в книгах и статьях писала: «Ах, какой это писатель», «Ах, какой это человек»?
— Попали в точку. Слава Кречмеру и его последователям! Сразу хочу дать полезный совет: вернетесь домой, закиньте подальше книгу «Внешность и характер».
— Я здорово не угадал?
— Нет, почему? Она действительно писала не раз: «Ах, какой это писатель Лев Кассиль!», только добавляла при этом… «какой вредный для дела воспитания подрастающего поколения… кому нужны сегодня его книги, в розовых тонах рисующие нравы дореволюционной школы?». А писала она это не в статьях, как вы подумали, а в закрытых рецензиях и обзорах, напоминавших доносы.
— А сказали: «симпатичная дама»…
— Кроме того, ей не нравилось, что в некоторых моих книгах обнаруживается противопоставление хоть и талантливой, но отдельной личности сплоченному коллективу. По советам этой стервозы из моих повестей было выброшено немало смешных страниц: с юмором у нее были натянутые отношения. Назвал же я ее симпатичной дамой, чтобы сбить вас с панталыку. А глаза у нее действительно живые. Лучистые, можно сказать. Между прочим, у Медузы Горгоны тоже был на редкость лучистый взгляд.
Ту давнюю сцену вспомнил, прочитав однажды в «Известиях» статью «Возвращение «Золотой библиотеки»». В ней было написано: «Ни одна книга Льва Кассиля не выходила в свет, не подвергаясь жесточайшим экзекуциям цензуры, а после 1937 года, когда был арестован его брат, один из героев книг «Кондуит» и «Швамбрания», эта повесть была фактически запрещена».
Повидав на своем веку немало высокопоставленных негодяев в политике и литературе, чистая душа прилепилась к футболу, где на виду — все: и честь, и трусость, и талант, и посредственность… Никаким указом или звонком по правительственному телефону не выведешь в лауреаты команду услужливого подхалима, а законы честной игры — для всех.
Не этим ли одинаковым взглядом на футбол объясняется долгая и трогательная дружба Льва Абрамовича стремя замечательными братьями?
В очерке Льва Кассиля, написанном в середине тридцатых годов, рассказывалось о том, как один иностранный журналист показал на игрока, который красиво отобрал у противника мяч, и спросил: «Кто это?» — «Старостин», — ответил писатель. Хавбек, сделав обманное движение, обвел опекуна и дал пас «на выход». «Кто это?» — спросил иностранец второй раз. «Старостин», — последовал ответ. А тем временем форвард, получивший мяч, ворвался с ним в штрафную площадь и ударил так, что сетка ворот вздыбилась горбом. «А это кто?» — снова вопросительно глянул на соседа журналист. И услышал то же слово: «Старостин». Тогда иностранец написал в блокноте: «Старостин — по-русски футболист».
Читать дальше