Наталья Энтелис - Пушкинский бал

Давать один-два бала ежегодно считали своей "общественной обязанностью" представители дворянских фамилий не только обеих столиц, но и провинции. Особенно отличались те семейства, в которых подрастали невесты на выданье. По всему перечисленному выше можно судить о громадности расходов на устройство бала. Вспомним пушкинскую характеристику отца Евгения Онегина: "...Долгами жил его отец, / Давал три бала ежегодно / И промотался наконец." Впрочем, роскошествовали и "пускали пыль в глаза" не все. Балы, которые давала известная всей Москве Марья Ивановна Римская-Корсакова, особенно нравились щедростью освещения. Другие же не могли себе позволить такого расхода, хоть и тянулись за богачами, и про них сплетничали, что в их бальных залах так темно, что "с одного конца зала до другого нельзя было различить лица".

Все сказанное выше относилось к балам, собиравшим многочисленное общество, но закрытым для свободного посещения. Попасть на них можно было, только имея именной пригласительный билет. Но постепенно становились все более популярными и так называемые общественные балы. Для посещения такого бала достаточно было купить входной билет. Цена билета колебалась, но десятирублевый считался уже дорогим. На такого рода балах состав публики не был однородным. Сохранилось любопытное описание бала-маскарада в Московском Благородном собрании: "Огромная зала горит яркими огнями, которые, отражаясь, играют в ее светлых мраморных колоннах; на хорах стройный оркестр гремит польский, тот долгий восхитительный польский, когда мимо вас таинственные маски мелькают как легкие, воздушные тени, мистифицируя всеми возможными способами... <...> Как бы умственною (воображаемою. — Н.Э.) чертою бывает иногда разделена зала собрания в отношении ее народонаселения во время маскарада.

В левом углу залы обыкновенно собирается высшее общество; тут вы всегда встретите благородные, бледные, гордые и привлекательные лица наших аристократок, с их важною осанкою, гибкою талиею, с их убийственно-равнодушными взглядами для тех, кого они не хотят заметить; около них толпятся, увиваются наши Московские львы. Европейцы, Адъютанты и Гвардейцы, молодые денди. <...> Перейдем теперь на правую сторону залы, ближе к оркестру: здесь поражает вас пестрота дамских и мужских нарядов. <...> На этой стороне дамы и кавалеры большею частию особенного устройства; здесь собрано почти все то, что набегает зимою в Москву из губерний; оно перемешано с женами докторов и чиновников".

Особняком стояли балы, которые давали известные учителя танцев для своих подрастающих учениц и учеников (так называемые детские и подростковые балы). Они становились как бы репетицией перед выходом в большой свет. Их любили посещать в том числе и молодые люди, присматривавшие себе невест. Самым любимым и уважаемым танцмейстером того времени был Петр Андреевич Иогель. За пятьдесят лет преподавания он выучил танцевать три поколения москвичей. Теплые и уважительные слова находит для него в своих воспоминаниях знаменитый балетмейстер Адам Глушковский: "Его балы как бы составляют середину между балами общественными и частными. Они соединяют в себе все преимущества тех и других, отлагая их неудобства. В них нет недоступности балов частных, на которые не всякий может попасть, в них нет чуждаемости балов общественных. Простота и патриархальность — вот что господствует на этих балах, с присоединением непременной веселости". Отсылать читателя к каким-либо еще историческим материалам на этот счет считаем совершенно излишним, ибо достаточно описания подобного бала у Иогеля во втором томе "Войны и мира". Петр Андреевич и был тем упоминавшимся выше танцмейстером, у которого учился сам Лев Толстой и в обучение к которому он "отдал" своих героев. У Иогеля в детские свои московские годы брали первые уроки танцев Александр и Ольга Пушкины, а зимой 1828/29 года на подростковом балу у Иогеля Пушкин впервые увидел пятнадцатилетнюю девочку Наташу Гончарову.

Но вернемся к общественным балам. В Петербурге на одном только Невском проспекте было два открытых для посещения танцевальных клуба: Большой у Полицейского моста и Малый напротив Казанского собора, в доме купца Кусовникова. Женившись на дочери Кусовникова и получив в приданое за женой дом, хороший знакомый Пушкина В. В. Энгельгардт перестроил его, еще лучше приспособив для общественных увеселений. В заново отделанных залах давались самые знаменитые балы-маскарады Петербурга; действие лермонтовского "Маскарада" не случайно происходит в зале Энгельгардта. Попытка внедрить маскарадные увеселения без танцев, предпринятая было вначале, провалилась. "В зимнее время давались в доме Энгельгардта маскарады. Увы! Эти собрания не имели ничего похожего на рауты этого рода в других европейских городах, оживленные характеристическими кадрилями, эксцентричными костюмами, масками, интригующими не какие-нибудь личности, а всю публику сатирическими намеками, ворожбою и тому подобное. Несмотря на веселые мотивы, наигрываемые оркестром, маскарады Энгельгардтова дома, всегда без танцев, имели вид похоронной пустыни и утомляли мундирным однообразием костюмов — монахов и пилигримов, маркизов и Пьеро", — писал О. А. Пржецловский о маскарадах начала 30-х годов. Между тем еще в 1810-е годы прославились и вошли в моду костюмированные балы, устраивавшиеся Фельтом и проходившие тогда в доме Кушелева. Зал же Энгельгардта становится популярным, только когда в нем начинают организовывать танцевальные вечера-маскарады; а после того как в числе постоянных посетителей появляются члены царской семьи, престиж "Энгельгардтовых балов" взлетает до невиданного уровня. Маскарад по сравнению с обычным балом позволял немыслимую без маски свободу поведения и общения. Судите сами. Известен случай, когда офицер позволил себе на обычном, не костюмированном балу в Московском Благородном собрании небрежно расстегнуть мундир. Следствием был вынужденный выход в отставку. Между тем на маскарадах у Энгельгардта не только вольнодумные молодые люди свободно вели себя, но и сама императрица, "скрытая" маской, довольно смело интриговала молодых людей, допуская даже некоторые вольности.