Сесил Битон - Зеркало моды

Затем она представляла друг другу гостей. «Вы правда не знаете посла? Что ж, господин посол, это малышка Шейла. Все знают малышку Шейлу». (Тут леди Милбенк скромно улыбалась, как придворная красавица с картины Питера Лели.) «А это крошка Поппи. Все любят крошку Поппи, все сходят по ней с ума». Или указывала повернутой вверх ладонью на пожилого джентльмена с грозным лицом: «Это лорд Бернерс, бойкий малый». Покончив с представлением, леди Кьюнард тотчас придумывала какое-нибудь развлечение, участвуя в котором самые несхожие друг с другом люди, связанные только чувством обожания к удивительной хозяйке дома, начинали общаться с большой взаимной симпатией.

Гений леди Кьюнард освещал небольшой круглый обеденный стол, выкрашенный в зеленый цвет. Она пробуждала дремлющие в каждом из гостей лучшие качества и мастерски умела предоставить каждому тему для разговора – ту, где ему было что сказать, но при этом незамедлительно ее меняла, как только рассказ гостя начинал всем наскучивать. Речь же самой леди Кьюнард превращалась в блестящее представление с шутками или настоящую драму. Она великолепно умела выбрать для нее подходящий момент. Ее хриплый голосок отличался удивительными модуляциями, жесты были красноречивыми, смех – заразительным, а доверительная манера – искренней, так что каждый знал: он оказался в необыкновенной компании.

У леди Кьюнард было много врагов. Некоторых людей она не сумела должным образом оценить. Возможно, она не смогла бы занять важное место в более строгом и церемонном обществе эдвардианцев, но ей удалось привнести свет и оригинальность хотя бы в традиционное общество конца георгианского периода. Рассказывают, что когда герцогиня Йоркская стала королевой Англии, она вздохнула, сказав: «Боюсь, и теперь нам не попасть в круг общения леди Кьюнард. Видите ли, она очень часто повторяла, что мы с Берти не модные».

С приходом Второй мировой войны мир Эмеральд Кьюнард рухнул. Дом на Гросвенор-сквер опустел, лакеев призвали в армию, картины Мари Лорансен распродали. После неудачной поездки в Америку Эмеральд, которой там ужасно не понравилось и которую там не принял никто, кроме нескольких преданных и верных друзей, вернулась в Лондон и сняла две комнаты в отеле «Дорчестер». Привычного для нее общества больше не существовало; поговаривали о ее шатком финансовом положении, а она сама признавалась друзьям, как трудно ей экономить. И даже в таких стесненных обстоятельствах леди Кьюнард, как это ни парадоксально, удавалось пребывать в расцвете сил. Никогда раньше не выглядела она настолько цельной личностью; никогда раньше не казалась своим друзьям настолько мудрой, доброй и понимающей. И хотя, живя в большом отеле, леди Кьюнард была далека от суровых правил карточной системы и от очередей, она, словно барометр, тонко чувствовала все изменения, происходящие за стенами ее башни из слоновой кости. Со временем она достигла такого уровня, что стала называть некоторых людей намного моложе себя «устаревшими», потому что их мнение о мире не отвечало новому положению вещей.

Как бы ни менялся мир, жизнь леди Кьюнард всегда освещалась ее интересом к людям. Она была настоящим коллекционером характеров; но в отличие от других светских львиц, желавших напустить знакомым побольше пыли в глаза, она коллекционировала их из чувства глубокой симпатии. Она отыскивала людей с разными достоинствами – какого-нибудь неизвестного художника, подающего надежды политика. Леди Кьюнард как никто умела находить талантливых людей, например, посмотрев пьесу в маленьком подвальном помещении какого-нибудь общества поддержки искусств в пригороде Лондона, она отыскивала ее автора и помогала ему. Эмеральд Кьюнард некогда было стариться.

Гостиная леди Кьюнард в «Дорчестере» казалась оазисом цивилизации среди дикости и разрухи войны. Зайдя в лифт, ты поднимался из унылого мира на седьмой этаж. Там, в номере 707, тебя завораживал вид выстроенных в ряд вишневых стульев, мебели в стиле буль, столов, украшенных фигурками из золоченой бронзы. Среди предметов искусства, причем самых изысканных, сидела Эмеральд, словно чудесная канарейка, разговаривая на какую-нибудь неожиданную тему с потрясающей живостью, возвращая окружающих к жизни оригинальностью и дерзостью мыслей.

Бывало, посреди ночи меня будил телефон. Не считаясь с тем, что другие люди в это время обычно спят, Эмеральд воодушевленно о чем-нибудь мне рассказывала в трубку. Полежав немного в темноте и посмеявшись над ее звонком, я зажигал свет, чтобы записать какую-нибудь волшебную и вдохновляющую мысль, но на следующее утро без ее голоса и вне контекста записанные карандашом цитаты казались безжизненными. И все же какую-то частичку Эмеральд можно разглядеть в следующих выбранных наугад заметках из дневников.