Дебра Оливье - Найди в себе француженку. Искусство быть счастливой

И их воспоминания продолжают жить. В отличие от обычаев моего родного Лос-Анджелеса, где люди, похоже, не стареют, а просто исчезают под аккуратно подстриженными газонами, поколения моей новообретенной французской семьи нашли покой, как и другие французские семьи, на ухоженном деревенском кладбище, где тонкой работы могильные плиты и роскошные венки отдают должное тем, кто жил до нас. Их призраки живут в частицах прошлого – в их домах, старинных вещах, садах, в которых продолжают расти их фирменные овощи и цветут диковинные фруктовые деревья, за которыми ухаживают многочисленные члены семьи и друзья.

Французское семейное древо обычно представляет собой обширную эклектичную смесь близких и дальних родственников, являющихся постоянными действующими лицами жизни друг друга. Они не слишком значительны, это всего лишь хорошо знакомый склад истории, привычек, чудачеств и привязанностей, которые определяют французскую семью.

Возьмем, к примеру, моего друга Лорана. Его семья – каста серьезных банкиров, юристов, разнообразных госслужащих и бюрократов, которые несколько поколений назад были частью правящей знати. Его семья – большая и очень буржуазная , и Лоран изо всех сил старается держаться от нее как можно дальше. Они владеют chateau рядом с Лионом, но, как и многие другие замки, он разрушается, потому что у них нет средств на его содержание. (В этих громадах дырявые крыши, ржавый водопровод, неисправное электричество. Они великолепны, но абсолютно непригодны для жилья.) Лорана тяготит семейная «скудость духа и прустовская претенциозность», но он научился принимать все это с почти аристократической учтивостью. Большое буржуазное семейство, которое так любят ненавидеть окружающие, – во Франции не редкость.

«ЛЕТО ЗА ГОРОДОМ»

Это ностальгический портрет французской семьи перед самым началом Первой мировой войны. Фильм описывает еженедельные семейные паломничества на воскресные ужины в загородный дом главы рода. В этой словно перенесенной на киноэкран картине импрессионистов изображены ритуалы, мелкие и важные, привносящие в жизнь французской семьи и порядок, и радость. Прочитайте роман Пьера Боста, по которому сделан этот фильм, чтобы еще глубже окунуться в прелестные детали французской семейной жизни.

Профессора и интеллектуалы в семье Софи проводят жизнь среди книг и довольно сносно спонсируются государством, чтобы иметь возможность сидеть и думать. Также в ее семействе есть горстка психиатров, вдохновленных примерами Фрейда и Фуко, и несколько мятущихся душ, окончивших свои дни в глубокой депрессии или в наигранных семейных драмах. «Сюжеты для французских романов, – говорит Софи. – Немного Бальзака, немного бульварного чтива. И это моя семья».

Кто-то может проследить свой род до гугенотов. Кто-то – до французских колонистов. У кого-то в семье есть монахиня или землевладелец, который когда-то сдал в аренду местным крестьянам кусок плодородной земли для пахоты и сбора урожая. Ну и, конечно же, есть еще сыровары, виноделы, виноградари и фермеры.

До того как стать матерью, семь долгих лет после свадьбы с Людовиком XVI, Мария-Антуанетта сетовала: «Если бы только я была матерью. Тогда бы меня считали француженкой».

Мать для француженки чаще всего – главный источник знаний: об умении быть женственной, о социальном поведении, манерах, этикете и, конечно, кулинарии. Она строго следит за тем, чтобы не прерывались традиции, она подобна судье, который обеспечивает плавное течение семейной жизни: разрешает споры, остужает пыл, утихомиривает недовольство, и делает все это изящно и как бы исподволь. В конечном счете ее ничто не минует – семейная история, как живая память, и будущее, – и очень часто юная француженка (да и француз, если на то пошло) живет с мамой, когда ей или ему уже далеко за двадцать.

А ведь еще есть французская бабушка.

Я познакомилась с бабушкой Хлои пасмурным днем во дворе нашего жилого комплекса. Она сидела на скамейке при полном параде (высокие каблуки, нитка жемчуга, шелковый шарф, элегантная заколка в пышном седом шиньоне, идеально накрашенные губы), присматривая за двумя обутыми в яркие резиновые сапожки и хорошо воспитанными детишками Хлои, которые дрались за ведерко и совок с моим решительно не так хорошо воспитанным сыном. Бабушка Хлои – мадам Перрен, как я позже узнала, – почтительно кивнула, когда я присела рядом. «Вы, должно быть, американка», – сказала она так, словно я несла над головой звездно-полосатый флаг. (На самом деле мадам Перрен услышала, как я говорила по-английски с сыном у булочника еще несколько недель назад, и с помощью аккуратных, но вполне эффективных расспросов выяснила некоторые важные подробности моей жизни.)