Чарльз Чаплин - Огни рампы. Мир «Огней рампы» (сборник)

Иногда он добавлял в текст афиши какие-нибудь другие характеристики: “Сумасшедший жонглер”, “Единственный говорящий жонглер” и “Настоящий еврейский жонглер”. При этом в жизни он был скромен – во всяком случае, не ставил себя выше, чем Чинквевалли:

Он утверждает, что отнюдь не самые выдающиеся, а, напротив, самые посредственные исполнители побуждают новичков вступать в ряды жонглеров. Ступайте и посмотрите, скажем, представление Чинквевалли, – и вы решите, что вам никогда в жизни не подняться до высот этого гения. Но посмотрите выступление какого-нибудь захудалого циркача – и вас сразу же одолеют тщеславные мысли, что, может быть, и у вас когда-нибудь получится нечто подобное.

Возможно, Зармо и его братья послужили одним из источников вдохновения для сцены, которая оставалась в “Огнях рампы” (несмотря на неочевидность ее значимости) почти до самого конца: ее даже отсняли – и выбросили лишь при окончательном редактировании фильма. Этот эпизод шел прямо перед выходом Кальверо на сцену в вечер его бенефиса. На сцене выступает труппа немецких акробатов. Самый младший мальчик допускает промах, и трюк приходится повторять. Когда они уходят со сцены, хозяин труппы несколько раз шлепает мальчика, приговаривая, чтобы тот не смел плакать, потому что представление продолжается.

Это – рудименты того сюжета, который Чаплин вынашивал еще с 1930-х годов, когда он даже делал предварительные наброски к фильму о мальчиках-акробатах из труппы Ганольфа. В этой истории старый герр Ганольф – деспот, который бьет мальчиков, если те допускают ошибки, но заставляет их улыбаться и разыгрывать веселье на сцене.

Этот замысел, несомненно, очень занимал Чаплина, раз он возвращался к нему позже – в двух недатируемых рукописях, сохранившихся в архиве. В одной рукописи фигурируют “Прыгуны Фрейлеры”, которыми помыкает герр Фрейлер [97], “простодушный силач, почти лишенный чувства юмора … старательный и помешанный на дисциплине”. В другом варианте труппой управляет мистер Пикерлили, чья настоящая фамилия – Бергман; это человек, “собственными плечами ощутивший всю тяжесть жизни”. Несмотря на ряд расхождений, во всех трех версиях истории кульминация одинаковая: это момент, когда управляющий много раз шлепает маленького мальчика, оступившегося на сцене, и велит ему молчать. Этот стойкий мотив, неизменно всплывавший в различных версиях сюжета, наверное, и объяснял, почему Чаплина так завораживала история про акробатов: он как нельзя нагляднее демонстрировал, что искусство зачастую требует жестокой, причиняющей боль дисциплины. Ганольф “был жесток по натуре, но не был лишен достоинств: иначе бы он никогда не создал одно из лучших шоу на сцене… Долгие часы пытки и муштры, которую мальчикам приходилось проходить под руководством Г., были той ценой, которую они платили за свою ловкость и акробатическое мастерство”. А Фрейлер, при всей своей грубости, “любил свое ремесло. Шесть дней в неделю он заставлял свою труппу тренироваться за кулисами по два часа каждое утро… Это была пускай и нелепая, но по-своему героическая фигура в мире водевиля с его кочевой жизнью”. Для Бергмана же “все было очень серьезно и сложно, ко всему следовало подходить крайней дисциплинированно. Разумеется, Бергман, несмотря на такую хмурость характера, любил свою «профессию»… По три дня в неделю он заставлял мальчиков приходить в театр и тренироваться… Бергман всегда стоял рядом, у края сцены, когда шло представление… Он сам мог бы заменить любого из старших членов труппы”. Читая такое, невозможно не вспомнить об одержимости самого Чаплина, который всегда дотошно вникал в малейшие подробности воплощения собственных замыслов. “Я сам знаю, – говорил он Генри Грису, – я неисправимый перфекционист”. Он как будто оправдывался. “Но я ничего не могу с этим поделать. Для меня важна каждая деталь, пускай даже публика ее совсем не заметит, – а так, скорее всего, и будет”.

Возможно, одним из источников этих историй про акробатов послужили детские воспоминания Зармо, который как-то раз делился ими с репортером “Эры”: “Замесу был очень строгим учителем и навязывал нам суровую дисциплину, иногда подкрепляя ее кнутом. Но мальчики все равно любили его и очень горевали, когда он умер…” Братья Зармо, Гектор и Лорейн, продолжавшие выступать с комедийным акробатическим представлением “Самые удивительные карусели в мире” и получавшие ангажементы в “Альгамбре” и “Хрустальном дворце”, высказывались об этом более осторожно. Когда корреспондент “Эры” спросил их в 1891 году, жестоко ли обращаются наставники с юными акробатами, они ответили: “Вовсе не обязательно и не повсеместно… хотя, конечно же, изредка попадается особенно жестокий человек и среди тренеров, как бывает и в любой другой профессии”.