В фильме были задуманы две кульминационные сцены: балет “Арлекинада” и последнее выступление и смерть Кальверо. Замысел первой сцены родился на раннем этапе: в течение года, на который пришлась работа с Рашем, Чаплин сочинил убедительную стилизацию под балетную постановку с романтическим сюжетом. Изначально он длился 25 минут, но в итоге был сокращен для фильма до 10 минут. Чаплин рассчитывал включить туда 45-секундный эпизод с хореографическими вариациями Андре Эглевского на тему па-де-де Синей Птицы из “Спящей красавицы”.
Через три дня после того, как Чаплин на свое усмотрение отредактировал запись музыки к балету, с коротким визитом прибыли из Нью-Йорка танцоры Мелисса Хейден [63]и Андре Эглевский [64]. Они прилетели ночным рейсом из Нью-Йорка в 7.10 1 октября, чтобы улететь обратно в 11 часов вечера 3 октября. Первоначально Чаплин планировал снять в роли Арлекина Антона Долина – английского танцора, который занимал ведущее место в балетной труппе Дягилева, но потом остановил выбор на более молодом Эглевском. Эглевского попросили прислать фотографии танцовщиц, которые могли бы стать дублершами Клэр Блум, и из их числа Чаплин выбрал Мелиссу Хейден (что вполне понятно). Однако после посещения киностудии у Мелиссы остался неприятный осадок: ей показалось, что Чаплин совсем не проявил к ней интереса, сосредоточив все внимание на Эглевском. Давая интервью пятьдесят лет спустя [65], мисс Хейден несколько путает хронологический порядок событий (что вполне простительно), но уверенно вспоминает, что на импровизацию им тогда дали всего час:
Ну, когда ты ни к чему не готов, то просто используешь имеющийся опыт. Поскольку я уже танцевала вместе с Эглевским в нескольких спектаклях, он сказал: “Сделай такое-то па из Баланчина, потом такое-то – из «Сильфиды» и из Фокина”. И вместе мы выстроили па-де-де, разговаривая друг с другом.
А Чаплин говорил: “Хорошо, хорошо, хорошо. Это просто чудесно”.
Так мы протанцевали целый час. Я сказала Андре: “Ему нравится то, что мы делаем, но, похоже, ему не нравлюсь я. Все, хватит, я устала. Поговори с ним и спроси, понравилась ли я ему. Если да – тогда хорошо, я буду танцевать. А если нет – то все, конец, прямо сейчас”.
Я тогда говорила более мягким тоном, чем сейчас, но он даже не поглядел на меня. У меня возникло такое чувство, что вместо меня мог танцевать кто угодно другой. Мне важно было, чтобы кто-то проявил ко мне интерес как к личности. Понимаете, с Андре они уже были знакомы. Андре уже получил заказ на эту работу, а для меня это был пробный просмотр.
Андре сказал: “Не волнуйся, просто одевайся”.
Насколько я поняла, он поговорил с мистером Чаплином и перевел ему мои слова, но мы так и не добились от него внятного ответа – “да” или “нет”. На следующее утро мы улетели.
В рабочем ежедневнике киностудии записано, что танцоры работали с Чаплином в течение всех трех дней, – так что остальное время, скорее всего, ушло на ознакомление с музыкой.
Несмотря на столь раннюю подготовку, балет снимался уже на позднем этапе, в самом конце съемочного периода в студии RKO-Pathé . Осталось очень мало данных о том, как шла подготовка к хореографической постановке: похоже, Чаплин просто полагался на изобретательность самих танцоров и их импровизаторские таланты. Действительно, в контракте Эглевского специально оговаривалось, что хореография “для конкретных номеров, которые вы исполните, будет стандартной программой, какую вы исполняли в предыдущих балетах”.
Он никогда сам не занимался хореографией, он ничего не знал о балете. Может быть, он действительно ставил себе в заслугу то, что предлагал делать нам. За танцы полностью ответственны мы вдвоем – Андре и я. А монтажом [66]занималась я одна. На монтаж ушло два или три часа. Он просто повторял: “Еще! Еще!”
Я уверена, что Чаплин разбирался в танце – он любил балет, хотя никогда не говорил о других танцорах, – но мы сейчас говорим о классическом балете. Я не знаю, бывал ли он когда-нибудь в балетных студиях, но он пользовался профессиональным жаргоном классического балета – все эти “плие” и тому подобное, – хотя иногда неправильно произносил слова.
Я танцевала с Баланчиным и Эштоном. Это такой язык, такая хореография и изобретательность, которые принадлежат всецело миру балета. Я не думаю, что у Чаплина имелся подобный опыт. Он был водевилистом, а многие водевилисты кое-что знают про танец, но не в его классической форме. Такой подготовки у него не было. [67]
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу