Чарльз Чаплин - Огни рампы. Мир «Огней рампы» (сборник)

Кальверо вздохнул.

– Кажется, я умираю, – устало проговорил он. – Хотя… даже не знаю… Я ведь уже умирал столько раз.

– Вам больно? – спросил врач.

– Уже нет, – ответил Кальверо. Он попытался повернуть голову. – Где она? Я ее не вижу… Я хочу увидеть, как она танцует…

– Поверните кушетку, – сказал Постент, а потом, подумав, добавил, – и вынесите поближе к сцене.

И Кальверо бережно вынесли на сцену, к кулисам, откуда он мог бы видеть Терри. Рядом с ним стоял Невилл. Кальверо грустно смотрел на Терри усталыми, потухшими глазами.

– Какая она красивая, – прошептал он.

Потом голова его откинулась назад, а глаза закрылись. А из-под век, из уголка глаза, показалась слезинка и скатилась по щеке.

Невилл заметил, что Кальверо лежит совсем неподвижно. Он быстро повернулся и посмотрел на врача. Тот подошел к кушетке с двумя санитарами, которые только что приехали. Невилл что-то сказал врачу, и тот пощупал у Кальверо пульс, потом расстегнул на нем рубашку и приложил стетоскоп к груди. Но все это было уже ни к чему. Доктор взял руки Кальверо и положил на грудь. Потом взял у санитара простыню и накрыл ею Кальверо с головой. Тем временем Терри выделывала на сцене пируэты, выгибалась и прыгала – виртуозно и уверенно. Она носилась, как луч света… как ртуть!.. Фееричная! Как Диана, рассыпающая вокруг себя перистые облачка красоты.

КОНЕЦ

Напечатанный на машинке набросок, который приводится здесь под заглавием “История Кальверо”, в действительности не имел никакого названия в нескольких оригинальных черновых вариантах. Такое название ему было решено дать в настоящей публикации просто для ясности.

В юности он мечтал стать музыкантом, но ему не на что было купить хоть какой-нибудь инструмент, чтобы научиться играть. Еще он мечтал стать актером и изображать романтических героев, но он был слишком мал ростом, к тому же выговор выдавал в нем человека малокультурного. И все равно в глубине души он считал себя величайшим актером. Нужда заставила его обратиться к комедии, которую он терпеть не мог, потому что она требовала от него особой близости с публикой, а налаживать такую связь ему никогда не нравилось, да толком и не получалось.

Кальверо не был общительным человеком. Он был застенчивым и сдержанным, даже замкнутым. А иногда – странным, меланхоличным и аскетичным.

Ему всегда было неуютно в компании обывателей: сколько бы ему ни льстили, как бы его ни хвалили, он чувствовал, что они не способны его понять по-настоящему. И хотя у него имелось много знакомых и он всячески старался как-то отзываться на их знаки внимания, он понимал, что ни одного из этих людей не может считать своим истинным другом. Да ему этого и не хотелось [31].

Ему всегда было неуютно в их компании, потому что он не хотел соответствовать нормам и требованиям их общества.

Вот почему ему приходилось выпивать перед появлением на публике. Каждый вечер, за час до выхода на сцену, он нарочно доводил себя до опьянения. В уборной, гримируясь, он регулярно заказывал себе три двойные порции бренди и лишь после этого без страха выходил к зрителям. Со временем порции бренди все увеличивались. Врачи предупреждали, что алкоголь убивает его, но он не прекращал пить: боялся, что утратит власть над публикой. Он пил четыре года без перерыва с тех пор, как женился на Еве Мортон – дочери своей давней пассии, к которой в молодости пылал неразделенной любовью. В конце концов она сбежала с его соперником, вышла за него замуж и поселилась в Южной Африке, в Кейптауне. Ева, их дочь, была на двадцать пять лет младше Кальверо. Она сбежала с молодым актером, гастролировавшим по Южной Африке, и уехала с ним в Англию. Вскоре они расстались, и Ева осталась без средств к существованию в Шотландии, в Глазго.

Ева часто слышала от матери историю ее романа с великим Кальверо, поэтому послала ему телеграмму, объяснила, кто она такая, и рассказала о трудном положении, в которое попала.

Кальверо выслал ей денег телеграфом, чтобы она могла приехать в Лондон, и договорился о встрече на Паддингтонском вокзале [32]. Она должна была держать в руках пресловутую гвоздику, он – тоже. Но это было излишне – они и без того мгновенно узнали друг друга. Внешне Ева очень походила на мать. Скорее ее можно было назвать привлекательной, чем хорошенькой. У нее были темные волосы, фиалкового цвета глаза с лукавой искоркой, дразнящий рот с чуть поднятыми уголками и пухлые губы, под которыми виднелись слегка кривоватые передние зубы. Кальверо еще ничего не знал о том, что за девушка перед ним. Она говорила с ним очень откровенно и рассказала, что стала любовницей молодого актера, но потом поняла, что совершила ошибку. И хотя тот обещал жениться на ней, она все-таки отказала ему – почувствовала, что не любит его и что вся эта влюбленность – просто глупое наваждение юной девушки.