Чарльз Чаплин - Огни рампы. Мир «Огней рампы» (сборник)

– И долго может длиться такое состояние? – спросил Кальверо.

Врач немного подумал.

– Всю жизнь – если ничего с этим не делать… Это зависит от нее самой – от того, хочет она выздоравливать или нет.

– Я уверен, что хочет.

– На первый взгляд – пожалуй, – сказал доктор, – но в глубине души она уже распрощалась с жизнью, отвергла ее. А теперь ей нужно снова совершить усилие и вернуться к жизни. Прежде всего она сама должна помочь себе. И вы тоже можете помочь ей. Внушите ей желание жить – пробудите в ней интерес к жизни. Она говорит, что была балериной. Так напомните ей об искусстве – пробудите в ней эстетическое чувство. Это очень важный жизненный стимул [23].

В тот вечер Терри рассказала Кальверо почти всю свою жизнь. Рассказала о детстве, о сестре, из-за которой испытала столько унижения и стыда. Рассказала романтическую историю, которую сама нафантазировала: о молодом композиторе и о событиях, которые произошли потом, вплоть до попытки самоубийства.

– Я вышла из больницы еще очень слабой, мне было страшно тоскливо. И тут я увидела афишу: в Альберт-холле собирались исполнять новую симфонию Эрнеста Невилла. Я пошла на этот концерт. Его музыка очень странно на меня подействовала. Она как будто подсказывала, как разгадать загадку моей жизни. И мне захотелось одиночества. В этой музыке была какая-то неосязаемая красота – такой покой, какого я никогда не знала. После концерта я встретила композитора, мы коротко поговорили, в сущности, ни о чем. Я была внутренне вымотана. Мне хотелось уснуть… забыть обо всем… обо всем. Остальное вы знаете.

– Вполне ясно только то, что вас мучает чувство вины из-за сестры. А все остальное – это просто пессимизм юности. Вы его преодолеете.

Терри задумалась.

– Знаете… Иногда на меня находит такое настроение – мне кажется, что все на свете тщетно… И цветы, и музыка… Вся жизнь – сплошная пустота без малейшего смысла.

– Я вам не верю. Просто в вас говорят чувство вины, стыд, смирение и тому подобная мелкая чепуха, – яростно возразил Кальверо. – Смысл жизни гораздо глубже, чем добродетель вашей сестры. Это и красота! И вдохновение! Радость и счастье! И все это умещается внутри вот этой маленькой игрушки, – тут он прикасается пальцем к своему лбу, – и зависит от того, как вы с ней обращаетесь… Вы действительно хотите жить, правда?

– Да, конечно.

– Вы хотите снова танцевать?

– Конечно.

– И хотите снова встретить того молодого композитора?

– Коне… С чего вы это взяли?

– Ага! Вот видите! Еще один пунктик! И все-таки вы еще встретите его… Я даже вижу, как все это будет происходить. Вы будете в зените славы, – заговорил он каким-то особым тоном, – станете знаменитой прима-балериной, будете жить в Мейфэре. И горничная принесет вам его визитную карточку, а вы не вспомните, кто он такой.

– Я наверняка сразу узнаю его.

– Нет. У него будет борода.

– Борода?

– Все музыканты ходят бородатые. И вот, – вернулся он к своему рассказу, – он скажет вам, что увидел вас у герцогини Имярек, на званом ужине после вашего лондонского дебюта, и что он сочинил для вас балет. И вот тогда вы вспомните, кто он такой. И напомните ему, кто вы такая. И в тот вечер будет ужин на балконе с видом на Темзу… Будет лето, на вас будет розовое муслиновое платье, и он будет ощущать исходящий от вас аромат. А весь Лондон будет сказочным и прекрасным. Вы будете сидеть друг напротив друга за столиком, и будет звучать музыка – его музыка, тихо доносящаяся из ресторана. А когда налетит легкий ветерок и заставит дрожать пламя свечи на столе и его отражение затанцует у вас в глазах, вы погрузитесь в воспоминания и расскажете ему, как он, худой и бледный, приходил в магазин, и как вы помогали ему и подкладывали лишние листы, и как потом из-за него лишились места. И вы обменяетесь жгучими, многозначительными взглядами. И под шафранными небесами – в изысканно-меланхоличных сумерках – он признается вам в любви. И вы ответите, что всегда любили его. И в беззвучной симфонии вашего счастья вы оба забудетесь сном. Вы оба начнете видеть сны – сны о будущем.

Кальверо выглянул во двор позади дома. Там дворняга что-то вынюхивала – пришла по запаху к здоровенной мусорной куче и теперь ходила около нее кругами.

– Да, – проговорил он, – жизнь таит столько возможностей. Нужно только уметь мечтать… и иногда мечты сбываются.

Он отвернулся от окна и с трудом всмотрелся в комнату: сгущались сумерки. Терри сидела в кровати, обхватив руками колени, и глаза у нее блестели.