Чарльз Чаплин - Огни рампы. Мир «Огней рампы» (сборник)

– Ну ладно – завтра, в час дня за обедом в “Трокадеро” я исполню вам другой номер, про пьяного моряка, – прокричал он уже из-за двери.

Кальверо с презрением поглядел вдогонку этому типу, который продолжал смеяться на ходу.

Сэм Редферн навел порядок на столе, потянулся, зевнул, а потом спросил секретаря:

– Еще кто-нибудь ждет?

– Кальверо, – ответил секретарь.

– А кто-нибудь поважнее?

– Нет.

– Тогда пусть войдет.

Сэму Редферну было лет под пятьдесят. Этот худой человек старательно зачесывал жидкие каштановые волосы набок, прикрывая лысину. Судя по гладко выбритому лицу с заостренными чертами, это был человек проницательный и расчетливый. Он видел актеров насквозь и по-настоящему любил их, помнил все их слабости и странности.

– Добрый день, Кальверо. Садитесь, – быстро заговорил Редферн. – Прошу прощения за вчерашнее: меня задержали важные переговоры. Речь шла о большой сети театров, и я никак не мог уйти. Но вот почему я вас позвал: кажется, я могу устроить вам недельные выступления в “Мидлсексе”.

– На каких условиях? – холодно спросил Кальверо.

– Пока не знаю. Но на вашем месте я бы не привередничал, – ответил он.

– Ну, раз о деньгах речи не идет, – саркастически заметил Кальверо, – то скажите хотя бы, какое место в программе будет отведено моему номеру.

– Здесь я бы тоже не привередничал, – ответил Редферн, уже теряя терпение.

Кальверо недоверчиво рассмеялся.

– Не хотите же вы сказать, что мое имя на афише будет не главным! И это в каком-то “Мидлсексе” – убогой дыре, куда даже плюнуть противно!

– Но я даже не уверен, что нам удастся устроить вас туда, – холодно ответил Редферн.

– Это неважно! Неужели вы думаете, что я позволю ставить мое имя в один ряд с какой-то мелюзгой… Чтобы они на мне просто наживались? Нет, сэр! Кальверо – это имя, которое все еще звучит гордо!

– Сегодня оно – просто пустой звук.

– Тогда почему им захотелось меня позвать?

– А им и не хотелось, – ответил Редферн.

– Вот как! Наверное, они делают это из милости, – фыркнул Кальверо.

– Именно – из милости. Если хотите знать, они просто согласились сделать одолжение мне.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответил Кальверо, – но я еще не докатился до самого дна.

– А теперь послушайте меня, – сказал Редферн. У него уже кончалось терпение. – Подумайте хорошенько! Я сделал все, что мог, чтобы раздобыть вам работу. Ни один другой агент даже пальцем ради вас не шевельнет. Одно ваше имя для них – отрава! “Мидлсекс” – ваш единственный шанс! Вот теперь вы все знаете.

На Кальверо накатило отчаяние. Казалось, он постарел прямо на глазах у Редферна.

– Да… теперь я все знаю.

Наступило молчание.

– Простите меня, – сказал Редферн уже более мягким тоном, – но я должен был раскрыть вам глаза.

– Вы раскрыли их очень широко, – сказал Кальверо.

– Я просто пытаюсь вам помочь, вот и все.

– Вы очень добры.

– Кальверо, я проработал с вами двадцать лет, и я пытаюсь сделать все возможное, но и вам не стоит артачиться.

Кальверо смиренно склонил голову.

– Хорошо… я согласен… делать все так, как вы считаете лучшим.

– Ну, вот это другой разговор! – обрадовался Редферн. – Контракты еще не подписаны, но как только все будет готово, я дам вам знать – надеюсь, в течение недели. Но самое главное, – сказал он и положил руку на плечо Кальверо, – не волнуйтесь.

Кальверо медленно зашагал к двери, а Редферн последовал за ним. Кальверо вдруг обернулся:

– А что, если… Раз мое имя уже ничего не значит… Я не буду под ним выступать? Возьму себе другое имя.

– Отличная идея! – с воодушевлением отозвался Редферн.

Когда Кальверо подходил к дому миссис Олсоп, его уныния уже как не бывало. Входя с улицы, в дверях он столкнулся с доктором, который только что осмотрел Терри.

– Как она? – спросил Кальверо.

– Отлично. Если говорить об отравлении, то она почти полностью оправилась. Но возникло другое осложнение. Ее перестали слушаться ноги.

– Это серьезно?

Врач скривился.

– Это типичный случай психоанестезии [22].

– А что это такое? – спросил Кальверо.

– Форма истерии, которая внешне проявляется как паралич. Причина – чисто психологическая. Происходит что-то вроде короткого замыкания нервов, которые соединяют ноги с головой. Это состояние больная вызывает сама. Некоторые считают, что это своего рода бессознательное самоубийство. Подсознательно она уже отказалась от жизни – и потому превратилась в калеку.