Януш Корчак: Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)

Спасибо, Господи, что просветил меня.

Благодарю Тебя, Творец, что Ты задумал сотворить такое странное создание, как я. Покореженное вопреки всем законам логики, а ведь при этом такое, как надо; ведь я Тебе, должно быть, нужен, коль скоро есмь. Чем меньше смысла, тем я Тебе благодарнее, Я – протест, наглость, нахальный сам себе хозяин среди смиренного стада, я – пакостник, дурак первоапрельский и священное древо Ашваттха.

Молитва моя, Творец, не та, что у всех и когда-то, это молюсь я – сейчас, в этот самый момент, который никогда больше не повторится. Пойми: твой святотатственный пророк – и Брат! – я.

Разве я знаю, кто я такой? Я же не знаю себя: я то по-дурацки величественный, то величественно дурацкий; гордый, смиренный, нежный, грозный; презирая, могу ластиться, как кот; скрытный – и выболтаю все; продаю слезы, теряю трости и ножики; чуткий даже к тянущейся тени неволи, не срываю, а жгу оковы, – и только в тишайшем шепоте вижу Тебя, о Творец, и за это безгранично благодарен Тебе.

Ты не веришь, что мне хочется молиться? Брось! Ты же, наперекор церковникам, все-таки Бог, я знаю, что это значит.

Спасибо Тебе, Творец, что Ты создал свинью, слона с длинным носом, что изрезал края листьев и наши души, что дал черные морды неграм, а свекле – сладость. Спасибо за соловья и клопа, за то, что у девушки есть грудь, что рыба задыхается на воздухе, что есть молнии и вишни; что так по-дурацки велел нам родиться; за то, что таким тупицей человека создал: он теперь считает, что иначе и нельзя; за то, что ты дал Мысль камням, морю, людям. Мысль, которая ближним плетет что-то с пятого на десятое, а себе гордые сказки выдумывает. Не рай – у нее наибагрянейшие восходы и закаты, она орлица, мерзавка и лгунья. Как же я ее люблю! Вот ускользнет она – угадай, где шляется, пока не вернется, паршивка чумазая, на человека не похожая, а так хитро кается и такая довольная, клянется, что в последний раз (дурак, кто ей поверит!), – знает, мошенница, что все ей простится.

Я все предчувствую, но ничего не знаю. Что мне вычитанные истины, что в них ценного, если я их в дырочку подглядел, подглядывал невнимательно, вот всегда и ошибаюсь – тем лучше. Я существую!

Я ничего не знаю, но все угадываю. Тебе ведомо, Творец, что это значит: всё!

С головы до ног я существо негодящее, а ведь, зараза, я же должен быть везде первым; надежду теряю лишь на пять минут, все мудрое и хорошее начинаю с завтрашнего дня; развалюсь брюхом вверх на песке и загораю; рыдаю над грушей, которой так одиноко в поле, старика в плечо целую. Я кувыркаюсь через голову, мне всегда будет шестнадцать лет, я буду играть в догонялки, свистеть в два пальца и проиграю все пуговицы с порток. С ног до головы я существо негодящее – о, насколько же человечество было бы беднее без меня. Я учу его любить грех и пожары – и полной, полной, полной грудью дышать.

Над одним моим вопросом сто тупых профессоров страдают всю свою жизнь. В розовые ушки шепчу нежное «спокойной ночи» тысячам девочек и мальчиков. Мажу мазью всех паршивых собак. Извивающееся прошлое выволакиваю за шкирку на свет Божий. Из пистолета стреляю в будущее, как в бубновый туз. И солнце впиваю, не жмурясь. И что-то мне все кажется, что Ты сотворил нас и шкодливо наклонил земную ось, когда был изрядно под мухой: художники не творят на трезвую голову. А их всякие там архикрасочные единственные в своем роде сны – так это же наш хлеб насущный, на каждый день.

Потому что, если я кого и не люблю, так это трезвых; если кого я и боюсь, так это тех, кто стремится к цели и знает, чего хочет.

Мои мгновения – все они подкидыши и внебрачные дети, без призора и порядка, пляшут на канате, глотают горящие факелы.

Я ворую груши из чужого сада – проступок не страшный; я не убегаю, а отлетаю чуть в сторону; пьяный – всегда вовремя проснусь, из лужи белым выскочу, и Бог на меня не гневается – снисходит.

Я все люблю озорно, ухарски, радостно и беззаботно.

Я хитер, как лис, но наивен, как девушка, когда верит кому-то. Я смотрю на себя с улыбкой или задаю себе порку, да еще какую. Собираю мелкие бирюльки, широко распахну глаза и скажу уличному фонарю: «Ты один мудр и прекрасен». Каждый день замечаю что-нибудь новое в том, на что годами смотрю, – и вдруг изумляюсь, что у собаки есть хвост, что трамвай сам едет, а у березы – белая кора.

Бедна ты, бедная божья коровка, когда болит у тебя глазик, бедное ты, каждое земное создание, каждое, каждое.