Януш Корчак: Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)

Боже лучезарный!

 Я воздел руки горе, глаза широко распахнул, грудь вперед, рот раскрыт в улыбке, в небо смотрю. Смотрю, жду, слушаю. В жилах – не кровь. A что? Радость! Что Ты хочешь, Боже лучезарный, за Свои щедрые дары?

 Не надо крыльев: не гнетет меня земля. Пусть распушатся облака вокруг тысячи зеленых творений, наивных, и искренних, и гордых. Ручей лепечет. Я пью воздух; за Твое здоровье, Боже.  Вот стою я перед Тобой, в праздничном уборе, в шелке солнечных нитей, радугой препоясал я чресла, жаждой песни дышу. Петь не буду – не знаю достойной Тебя песни. Чудесное сознание, что я знаю, достойное спокойствие, что я владею, ласковое ощущение, что я чувствую. Я силен без колебаний и добрый без сомнений. Таким я пребуду… А ты еще не счастлив? Ты еще молод, ныряльщик, не умеешь из глубины выловить свое солнце, свое солнце Божьему напротив? Не слышишь, маленький рыцарь, криков и шума битвы Бога – в тебе, за тебя? Все еще будет!..  Брат Ты мне, Боже, а не Отец.

Я всматриваюсь, вслушиваюсь в радостную сказку Твоей жизни. Много дорог, каждая из них чем-то иным манит. Верую! Рождается во мне столько новых истин. Истина: я вижу. Истина: у меня есть сердце. Истина: моя мысль и цветок вишни. Истина, что я могу запеть, а могу – крикнуть. Влюбленным шепотом зениц рой радостных истин целую. За твое здоровье, истина! Что хочешь Ты, Боже, за свои щедрые дары? За кристаллы снега и мыльные пузыри, за бездну вечности и неба? Так-так-так – сердце стучит, а в незаштукатуренной мыслью глубине души раз-раз-раз: новое рождается чувство. В радость мне зачатие и смерть, тихая сестра сна, белая смерть, девственница, царевна. Ступень за ступенью восхожу я к Тебе в радостном усилии, в руки Твои. Рой колибри, цветов и бабочек упал на меня. Я стряхиваю их в озорном веселье, в ладони хлопаю, чтобы спугнуть, хватаю и подбрасываю в воздух, не мну крылышек, не гну перышек, не сжимаю лепестки, не стряхиваю цветную пыльцу. Колокольчики и венчики порхают, падают, снова срастаются с землей, новым пламенем полета веют вокруг. Воздеты руки, уста в улыбке. Чего хочешь ты от нас, Господи, за щедрые Твои дары?

Поверь мне, Боже, я хочу быть серьезной, солидной и сосредоточенной. Может, со временем это и придет, но пока – не могу. Все солидное и серьезное меня смешит, не верю я в него, не доверяю. Торжественные речи, клятвы, проповеди, даже похороны – Господи, ты только посмотри на их мины, на эти надутые, лживые и глупые рожи (прости, Господи, что я так при Тебе выражаюсь). Если так редко молюсь, то, честное слово, это они виноваты. Их молитва – или бессмысленное щелканье четками, или хитрое желание провести Тебя, обмануть, выклянчить, выманить что-нибудь ценой лицемерных вздохов и покрасневшего носа.

Я не могу быть неискренней. Поэтому признаюсь: Боже, я Тебя не ведаю. И сдается мне, что, прежде чем Тебя, человек сам себя должен как следует познать и найти. А я блуждаю, не понимаю себя, пытаюсь разгадать себя, как загадку, решить, как трудный пример по алгебре. Ерунда, что я не такая, какой меня считают и взрослые, и сверстники, но я ведь и не такая, какой сама себя считаю. Я веселая, но все же… Капризная, но ведь… Неопытная, угу, наивная – а все ж таки. Знаю одну вещь, а о сотне догадываюсь. И этих притворщиков я ох как знаю! Если бы они хоть на малую толику так нас знали, было бы нам лучше, а может, и хуже?

Хорошая я или плохая? И да, и нет. В чем-то хорошая, а в чем-то плохая. Но и плохая, и хорошая по-другому, но по-своему, не так, как они думают. Наверное, даже не так, как я сама думаю. Мне кажется, что всю эту родительскую любовь, любовь к родине, к ближним и к Тебе – все эти почести и уважение взрослые выдумали для самих себя, а мы имеем право на собственные чувства и на свою любовь. В молитве молодых должны быть смех, танец, шутка, каприз, неожиданность, что-то от языческих камланий и диких культов. Ведь Ты, Боже, не только в слезе человечьей, но и в аромате сирени, не только в небесах, но и в поцелуе. Но после каждого пустого озорства приходят грусть и тоска. А в тоске – как во мгле – и лицо матери, и шепот родины, и горе ближних, и Величие Твоей Тайны.

Ну вот смотри: я хочу быть с Тобой искренней, но ведь, ясное дело, что не смогу, не сумею сказать всего. Смотрю на звезды и говорю себе: миллиарды звезд, миллиарды миль. Ну и что, когда этого не чувствую. Я знаю, что Ты – Великий, Всемогущий, Бессмертный и так далее, но ведь только знаю, а больше-то ничего. А я, случается, так люблю звезды, как эти ханжи не могут, хоть бы не знаю как надувались, пыжились, выпендривались и шмыгали носами. А почему я звезды люблю, не скажу; вот просто не могу, не умею сказать, почему.