Роузи Кукла - Разочарование разбуженной девочки

Медленно сползаю с постели, цепляюсь, словно пьяная, руками и лезу за переборку на камбуз, где припадаю и жадно пью воду. Ослабеваю так, что уже на четвереньках ползу по трапу. Я даже не задумываюсь, в чем я одета, и одета ли я вообще.

Солнце! Яркое, теплое солнце! Боже, как радостно, как легко! Я жива!!!

Как только моя голова появляется над комингсом люка, я тут же встречаюсь с радостным и удивленным взглядом Марека.

— Матка Бозка! Жива!

— Привет! — Говорю я. — А где, Ингрид?

А потом, щурясь от яркого света и радостных, теплых, солнечных лучей, добавляю.

— А где, твоя капитанская шапка? Где твой шезлонг?

— А, они там. — Марек машет рукой за спину, в сторону за корму.

— Океан был злой! Ой, как же он рассердился и забрал мою капитанскую кепи, шезлонг и шорты, в придачу.

А еще разломал, порушил на яхте. Так, что не пугайся! Это он из-за тебя так рассердился. Не получил того, что уже тащил к себе в угощение! Не поимел!

Я отворачиваюсь, и, вяло цепляясь за поручень, тащусь на бак, нос яхты. Стараюсь не смотреть на воду, ели переступаю босыми и слабыми, дрожащими ногами. В спину слышу что-то еще, различаю слова, типа «поимел, нет, не поимел». С полупьяного состояния не понимаю. Кто и кого поимел?

Вижу ярко-оранжевый парус, вместо белого на носу, и сразу же вижу, Ингрид. Она, как ни в чем не бывало, лежит себя на животе, подсвечивая солнышку голой спинкой и попкой. Накрылась с головой и что-то рассматривает.

Присаживаюсь и то ли от качки, то ли от слабости, или того, что я так хочу, я сажусь, низко нагибаюсь и нежно целую ей попку. Она обжигающе горяча.

Из-под накидки выныривает испуганное лицо и тут же расплывается в счастливой улыбке.

— Ну, как ты? Ожила?!

— Ожила. Спасибо, что спасла!

— Да, что там. Зачтется. Ему спасибо скажи, Мареку. Это он яхту так вывернул сразу, что сумел нас не потерять и спасти. А потом сразу же связался по радио и помощь вызвал.

— Нет. Это ты! Ты меня вытащила! Спасибо! Спасибо всей моей жизнью.

Не сдерживаясь и целую ее в плечо, в голову, в шею, которую она открывает навстречу моим поцелуям, нагибая голову. Все время шепчу ей: «Спасибо, спасибо, спасибо».

Потом.

Мы уже час лежим вместе. Она рядом. Вспотела. Я все еще не могу успокоить свое тело от этого бешеного натиска, нахлынувших чувств, эмоций. Мне так хорошо, легко, но я так устаю, что все время проваливаюсь, в сладкую дрему, в которой лечу, ощущая только ее.

Я чувствую ее теплую, нежную руку, тонкие пальцы, которые нежно и осторожно ползут по моему телу, вызывая следом теплую волну ожидания и тепла. Я не хочу проваливаться в дрему, но ничего не могу с собой поделать и лечу, плавно раскачиваясь вместе с яхтой, любимой и всем этим океаном, небом.

Ее прикосновения губами, вспышками вырывают меня, из ватного дрема и я, не успевая ими насладиться, опять проваливаюсь в сладкое небытие. Потом вспышки ее поцелуев там, туда! Ой! Ах! Как же мне… Ее язык там, он скользит, я секунды чувствую это блаженство и опять валюсь. Не хочу, жду, жажду, томлюсь. Но все время проваливаюсь и не хочу этого. Хочу того, другого. С этими мыслями отключаюсь.

Проснулась от того, что мне неудобно, жестко. Отлежала руку, она онемела. Не открывая глаз, тру, ее свободной рукой. Ощущаю прохладу, шум воды, дуновения ветра и ставшие такими привычными ощущения движения яхты. Открываю глаза и ничего не узнаю. Темно, лишь на самом топе, верхушке мачты, ярко светит вверху, белый огонь фонаря. Светит не мне, а в темноту. Опять засыпаю, вспоминая и счастливая. Как же мне хорошо жить! Как же это прекрасно! Шепчу себе.

— Я живу! Боже, ты слышишь?

Боже слышит, Боже знает. Наутро меня будет крик Марека. Меня зовет мама.

— Доченька! Доча! Как ты, у тебя все в порядке? — Сыплются ее вопросы.

И не давая мне ответить, она взволнованно говорит о шторме. Она говорит о том, что они чуть не утонули, что вода их яхту чуть не утопила, потому, что сорвала люк, но они откачали воду.

Что из-за шторма не спали две ночи, не смогла сообщить, что их шторм отогнал на 350 миль. И что мили, почти в два раза длиннее километра. И еще, что-то такое же, все в том же духе.

Рядом Марек и Ингрид. Я вижу по лицам, как они напряженно прислушиваются к нашему разговору. О чем и как говорить, они мне не говорили, но теперь я знаю, что я не обмолвлюсь с ней о себе, ни словом. Когда я прощаюсь и откладываю микрофон, меня душат слезы и я, обернувшись, плачу обидно на груди Ингрид. Она меня придерживает одной рукой, а второй гладит волосы.