Юрий Аракчеев - Поиски Афродиты

Но я поступать пока что не собирался. Не забылся Университет, я всерьез опасался, что здесь тоже будут учить меня писать не то, что думаю, а что надо по каким-то «социальным» причинам, «в виду серьезного международного положения», согласно учению марксизма-ленинизма, потому что «Партия велела» и так далее. Да, конечно, рассказы мои о другом, а их, тем не менее, оценили, но… Одно дело конкурс, а совсем другое…

И я на собеседование не пошел.

Но прошел год – я опять работал на заводе, хотя и собирался окончательно уходить и заниматься только писательством и фотографией. Решил опять послать рассказы на конкурс, и если пройду, то, может быть, попробовать поступить: надо же иметь диплом о высшем образовании («поплавок»)! К тому же в институте, я надеялся, будут учить не только верности партии и правительству, но дадут какой-то комплекс знаний.

И – вот удивительно! – опять прошел творческий конкурс!

Собеседование выдержал удачно. Потом сдал экзамены и – поступил на заочное отделение. Не знаю, правда ли, но говорили, что первоначальный конкурс был – сорок человек на одно место…

А в Ленинскую библиотеку продолжал регулярно ходить. Туда ведь, ко всему прочему, ходило много молодых симпатичных девушек, а потому сама атмосфера всегда была для меня праздничной: милые лица, мимолетные веселые взгляды, очаровательные фигурки, улыбки, аромат духов… Постоянное напоминание о том, что… Сад в цвету, одним словом. И – вдруг?… Может быть…

В тот раз в читальный зал пришел вечером, в субботу. Накануне на заводе настроение было мрачное, ночью, утром и днем тоже. В институте мне уже очень не нравилось: ни одной экзаменационной сессии пока еще не было, но были уже «творческие семинары», и они произвели на меня впечатление самое тягостное. Мне казалось, что это сборище слепых и глухих, и я уже задумывался над вопросом: почему прошел творческий конкурс? Да еще дважды! Не было ли там какой-то ошибки все же?… Надо бы сходить на кафедру творчества и, если позволят, поинтересоваться рецензиями, которые наверняка же писали на присланные мною рассказы. Почему меня вообще приняли? Ведь другие из принятых пишут совсем о другом, а мои рассказики на первом же «обсуждении» так раздолбали, что я до сих пор не могу прийти в себя и не могу заставить себя ходить на эти самые еженедельные «семинары». Все – то же самое… Молодые ребята, а мололи жуткую чепуху. Уже зомби, что ли?

В общем читальном зале длинные широкие столы, и за них, друг напротив друга, садятся читающие. Сел и я, взял какую-то книгу, раскрыл. Настроения читать совершенно не было, я огляделся и почти напротив увидел весьма милую девушку, брюнетку в коричневой кофточке. Она вдруг тоже подняла глаза от какой-то книги, что была перед ней, наши взгляды встретились… Искра сверкнула… Она отчасти похожа на мою сестру Риту, подумал я, но вдвое моложе и красивее. И вот сначала как бы случайно, ненароком, а потом все чаще и открыто мы уже посматривали друг на друга, а вот она уже и весело улыбнулась… Мне. Все-таки мы честно досидели до звонка в половине одиннадцатого – предупреждение о скором закрытии читального зала, – она встала, собрала свои книги, довольно большую стопку, и пошла сдавать. Я тотчас взял свою единственную книжку и, обойдя стол, стал догонять девушку. Тотчас отметив, разумеется, что фигура у нее отличная – и грудь, и талия, и все, что ниже… А потом она, видимо, нечаянно уронила маленькую книжечку из своей большой стопки, я тотчас кинулся, поднял и протянул ей. Она, конечно, заулыбалась. Она сдала свои книги, сдал и я, тотчас оба направились к выходу. Догнал ее уже на улице.

– Девушка, нельзя ли получить у вас консультацию по литературе? У вас было так много книг, вы, наверное, все знаете…

Знакомство состоялось легко и быстро – она рассмеялась и согласилась «дать консультацию», – вместе ехали в метро, говорили о литературе, об институтах, моем и ее – она собиралась поступать в университет на филологический факультет.

Лариса.

Заговорившись, проехали остановку – ей нужно было на переход, а я с ней за компанию, – потом, возвращаясь, с разговорами проехали опять, а сделав переход, сели по рассеянности не на тот поезд, в обратную сторону. Вернулись, доехали, наконец, до ее остановки, вышли из метро, я решил ее проводить до самого дома.

Живет она, оказалось, далеко от метро, шли минут тридцать. Было холодно, и луна пряталась в холодном тумане. Лариса была легко одета, но мужественно терпела. Все время говорили о чем-то, шли по темным пустынным улицам и переулкам, где на тротуаре пластались черные тени деревьев, а в листве прятались желтые фонари – и листья сплетались в зелено-золотые светящиеся кружева. Наконец, пришли – она живет около Лефортовской тюрьмы: совсем рядом мрачно темнели стены… Людей не было вокруг, и была полная тишина. Мы постояли немного, я чувствовал нерешительность, никак не мог перейти от бесконечных разговоров к другому. Из темноты под деревьями около ее дома, где мы постояли, прощаясь, несколько минут, она повела меня назад, на свет, чтобы тоже немножечко проводить, но, когда проходили под тенью дерева, я остановился. Решаясь, сказал что-то пустое, посмотрел на звезды… И, наконец, как во сне, обнял ее, пробормотал что-то насчет желания поцеловать, она ничуть не отпиралась. Так простояли, обнимаясь и целуясь не меньше получаса, думаю. Я целовал ее в губы, шею, она с готовностью отвечала и почему-то нервно посмеивалась время от времени. Я нечаянно уронил на асфальт свою тетрадь, Лариса, засмеявшись, бросила на нее свою сумочку. Целоваться она явно не умела, а кожа ее лица при ближайшем рассмотрении и целовании оказалась не совсем гладкой, в мелких прыщиках. Такие бывают от воздержания, тотчас подумал я. Но почему?… Ведь она симпатична… А глаза просто магические да и остальное в порядке – так почему же?… Я думал так о ней, забыв о себе: про меня ведь тогда тоже наверняка многие думали: почему он такой нерешительный?…