Юрий Аракчеев - Поиски Афродиты

Для утешения я не раз перечитывал, например, все тот же «рассказ из студентской жизни» С.Т.Аксакова под названием «Собирание бабочек», входящий в его «Детские годы Багрова внука». И это не только он, мой соотечественник, живший лет сто назад, бродил по таинственным дебрям Болховского сада или, позабыв все на свете, кроме желания поймать какую-нибудь прекрасную бабочку-ванессу, бегал с «рампеткой» (то есть сачком) по Арскому полю – это и я вместе с ним, а может быть и вместо него. Это не он – вернее, не только он, – а и я мечтал повстречать и поймать Кавалера Махаона или Подалирия и с замиранием сердца слушал лекции профессора натуральной истории Карла Федоровича Фукса… А Бунин? А «Мартин Иден» Джека Лондона? Все это наверняка автобиографично. Да и вообще все лучшие – настоящие! – произведения писателей это наверняка пережитое ими, а если и додуманное, домысленное, то опять же соответственно их личным, искренним убеждениям. Всякий выпендреж, все эти самовлюбленные «авангарды» и словесные выкрутасы казались мне ни чем иным, как фиговым листочком беспомощности и плодом желания не быть, а казаться. Не говоря уже о чисто «советской» литературе – надуманных «производственных» романах и всей этой лживой, псевдооптимистической чепухе, которую, тем не менее, партийные идеологи наши, наоборот, считали «отражением жизни». Ничего нет лучше самой жизни, свободного и естественного существования в этом прекрасном мире – с бесконечными возможностями, данными нам самой Природой! Мы же – словно заколдованы, заморожены чем-то или кем-то, опутаны страхом, глупостью, ложью.

Совершенно то же и с девушками. Я чувствовал, что здесь вообще сплошная ложь, все извращено и изгажено, мы и здесь почему-то с тупым упорством Рай превращаем в Ад, но как вылезти из соплей и грязи я, конечно, не знал. Хотя мечтал. И пытался.

Стал я периодически ходить в Ленинскую библиотеку. Миллионы, миллиарды книжных страниц – сконцентрированные мысли, жизненный опыт тысяч разных людей… Однажды у Стефана Цвейга прочитал повесть о Казанове. Она потрясла меня. «Я жил философом», – таковы были, по Цвейгу, последние слова величайшего из любовников, не унижавшего женщин, не «завоевывавшего» их, как, например, Дон Жуан и многие, многие из его жестоких и циничных последователей, а – любившего и дававшего им радость. «Девять десятых наслаждения мужчины при общении с женщиной – это то, что испытывает она» – вот девиз настоящего мужчины, согласно внутренним убеждениям Казановы. Как величайшее откровение читал я сочинение Цвейга, а потом целыми страницами принялся переписывать в свою тетрадь. Купить эту книгу в Советском Союзе было совсем нереально, а если и разыскать на «черном рынке», то просто не хватит денег. Я был потрясен тем, что читал, это удивительно соответствовало тому, что думал я, при всей убогости, ничтожности моего опыта по этой части. «Казанова дарит наслаждение женщине, и они высоко ценят это: его благодарная любовница приводит свою подругу, мать приглашает дочь, чтобы приобщиться обеим к пленительному празднику жизни… Сердце какого мужчины не вздрогнет от белой зависти к великому любовнику, который готов оставить все, едва лишь услышав мелодичный смех за дверью гостиницы, в которой он случайно остановился. И если обладательница этого смеха тронет его сердце своим обаянием и красотой, он не отступится до тех пор, пока не добьется обладания ею, пока не даст ей того, что может дать только он – великой радости бытия. Он никогда не унижал женщин, не пользовался ими, как его антипод Дон Гуан, он их любил…»

Меня потрясло, как серьезно пишет Цвейг о Казанове. Ведь не только у нас в Советском Союзе, но и во всем мире фактически взаимоотношения мужчин и женщин, особенно половая близость, всегда считались чем-то несерьезным, фривольным, легкомысленным, не заслуживающим внимания нормального, здорового человека. Наука, какие-то «деловые» отношения, то есть «бизнес», строительство, производство чего-то материального – да, это серьезно и важно. Производство машин, кастрюль и вспашка зяби, например. Ну, семья, где воспитываются дети. Хотя вопрос воспитания детей тоже по большому счету всегда как-то отодвигается в сторону, и главным в воспитании всегда считалась система запретов и наказаний. Совсем от взаимоотношения полов уклоняться бессмысленно – природа берет свое, – но максимально ограничить внимание к этой стороне жизни старались всегда. Даже совершенно безобидные с теперешних позиций в этом отношении рассказы Мопассана считались чем-то не вполне приличным, на грани легкомыслия, фривольности, недозволенности. Нечистоты.